Режиссер Дмитрий Крымов признался в любви к театру и доказал невозможность перевода прозы Тургенева на сценический язык

Если бросить беглый взгляд на послужной список режиссера Крымова, то может показаться, что он, подобно великим режиссерам прошлого (а в этой плеяде одно из почетных мест – у его отца Анатолия Эфроса), только и делает, что ставит русскую и мировую классику. «Поздняя любовь» и «Бесприданница» Островского, «Мертвые души» Гоголя, пушкинский «Евгений Онегин», шекспировский «Король Лир» и чеховские «Три сестры» – такой перечень способен внушить уважение даже российскому Минкульту, который ратует за повсеместное освоение театрами классики. Вот только, взявшись за «Короля Лира», Крымов почему-то переименовывает его в «Трех сестер», спектакль по «Трем сестрам» называет «Оноре де Бальзак. Заметки о Бердичеве», а к афишам «Мертвых душ» и «Онегина» делает небрежную приписку: «Своими словами». В каждом новом спектакле режиссер прославляет игровую стихию театра и вместе с тем как дважды два доказывает, что любые потуги театра на полном серьезе поставить Чехова, Шекспира или Островского сегодня просто смехотворны.

«Му-му» в Театре наций вполне логично продолжает эту линию вселенского несерьеза. Хотя, если честно, какое уж там «Му-му»? Крымов в очередной раз провел зрителя: ни тебе жестокой барыни, ни дворника Герасима, ни гневного осуждения крепостного строя. Какой-то мужик (Константин Муханов / Дмитрий Журавлев) со страшной механической рукой на сцене, впрочем, имеется (это неприветливый монтировщик, и его зовут Гера), но слова из него не вытянешь – он же немой! Поэтому в основном звучит текст тургеневских «Записок охотника», которые репетирует прекрасный актер Алексей Вертков из «Студии театрального искусства», а все вокруг, кроме Герасима, словно сговорившись, усиленно мешают ему в этом. Главная помеха – актриса Мария Смольникова. Легенда предложена такая: актер Леша Вертков взял с собой в театр свою малолетнюю племянницу Машу по кличке Му-му, которая обещала тихонечко посидеть в углу, но черта с два у нее это вышло.

Новый спектакль Дмитрия Крымова «Х.М. Смешанная техника» и чувства вызывает смешанные – главным образом потому, что поставлен он в оперном театре
Мария Смольникова, органичная, как собака, творит на сцене какие-то чудеса преображения в мелкую картавую пацанку, которая не способна ни на секунду закрыть рот и остановить двигательную активность. А стоит ей лишь чуть-чуть устать и прервать бесконечный монолог об автомобиле Евгения Миронова, о новых брекетах и вообще обо всем, что попало в ее поле зрения, как срывать спектакль прибежит сухонькая старушка пани Гржибовская (Алина Ходжеванова), которая когда-то снималась у Анджея Вайды, а сейчас репетирует на соседней сцене пьесу о трансвеститах. А где-то рядом, оглашая сцену рыданиями, мельтешит неуравновешенная, но очень милая помреж Инна (Инна Сухорецкая).

Но вся эта развеселая суета неизбежно обернулась бы скукой уже через полчаса после начала, если бы не та вполне серьезная линия, которую гнет лицо от автора, то бишь Алексей Вертков. Утихомиренный им зал слушает куски из «Бежина луга», «Хоря и Калиныча», и в эти тихие моменты понимаешь, что Тургенев, наверное, действительно самый великий русский писатель-пейзажист, как его аттестовал Набоков. А давайте-ка, говорит нам Крымов, я тоже сегодня побуду художником-пейзажистом. Он пускает над сценой то серебристые, то кучевые облака, имитирует косой дождь и бледное восходящее солнце, и эти театральные чудеса вполне способны восхитить публику, но потом Вертков поворачивается к публике и объясняет, почему у театра опять ничего не получилось. Здесь не хватило штанкетов, здесь глубина сцены подкачала, и хорошо, что хоть сумели где-то достать бесшовный тюль. Это фиаско, ребята, так и знайте.

В книге «Профессия: режиссер» (1979) Анатолий Эфрос как раз на примере тургеневского «Месяца в деревне» доказывал несовершенство сценического искусства, которое не в силах передать всю красоту пейзажа: «В театре <...> невозможно передать это ни с чем не сравнимое настроение, возникающее от созерцания далекого пейзажа с людьми». Спектакль Крымова – как раз об этом вечном проклятии, которое делает любое миметическое, т. е. подражающее природе, искусство смешным. Тебе хочется средствами театра выразить всю свою нежность к русской природе, но твои тщетные усилия смотрятся столь же нелепо, как приклеенная борода у актера, которому поручена роль И. С. Тургенева. Поэтому кончится все печально: Му-му, она же Маша, упадет в люк, куда ее смахнет Герасим, а Леша Вертков, он же Тургенев, взяв за руку Полину Виардо, нацепит вместо бороды пластиковый пакет и покинет сцену. Видимо, уедут в Баден-Баден.

Спектакль сорван, все безнадежно, искусство театра смешно и жалко. Но все же, Господи, благослови актеров, детей и собак.