30 ноября в Театре Наций состоится премьера мюзикла для семейного просмотра «Синяя синяя птица», где в качестве сценографа и соавтора либретто выступает Вадим Воля - личность многогранная: писатель, сценарист, художник, продюсер, режиссер, а в прошлом океанолог-полярник. Сегодня он участвует в самых разных проектах, но наибольшую известность ему принесли анимационные сериалы и театральные работы. При кажущемся разбросе увлечений магистральной линией его деятельности является интерес к творчеству для детей. Готовящийся к выпуску роскошный спектакль не прячется за декорациями, а нацелен на серьезный разговор с маленькими зрителями и их родителями.  

Вадим ВОЛЯ
- Насколько вам интересна работа в проектном театре, каким является Театр Наций?
- Безусловно, мне интересен этот опыт. Отсутствие своей труппы тяжким бременем ложится на режиссера и службы, обеспечивающие театральный процесс, потому что возникают сложности с графиком: кто-то может играть, кто-то не может. С другой стороны, это приносит театру финансовую выгоду. Но помимо этого дает еще и возможность свободного кастинга, при котором можно выбрать практически любого актера для проекта. И достаточно большое количество очень хороших актеров с радостью соглашаются на участие в нем.
- Как происходил кастинг на проекте?
- При работе над «Синей синей птицей» у нас уже был соответствующий опыт, поэтому мы старались подбирать актеров, максимально похожих на то, что нам видится и представляется. Эскизы и персонажи у нас уже были, и на кастинге мы могли буквально показать пальцем и сказать: «Ты будешь играть вот этого героя». Мы отталкивались от внешних данных, от пластических возможностей и физической подготовки, что тоже очень важно, потому что в спектакле достаточное количество танцевальных и трюковых номеров.
- Важна ли для вас работа артистов, существующих в ваших декорациях и костюмах?
- Абсолютно! Мы ведь работаем не над костюмом, а именно над образом. У нас есть определенный референс персонажа. Иногда мы используем фотографию хорошо известного зарубежного или давно умершего артиста, для того чтобы дать исполнителю понять, каким мы его видим. Все связано: костюм, образ, персонаж, актер, голос.
- Образ должен быть решен не только внешне, но и внутренне, психологически?
- Конечно! Я понял это, еще работая в Московском театре мюзикла над постановкой «Все о Золушке». В этой сказке есть очень интересный персонаж - Лесничий, который, по моему ощущению, идущему из детства, до конца не понят золушковедами всех стран, потому что поведение отца героини всегда вызывает недоумение. В культовом фильме Надежды Кошеверовой персонаж в исполнении гениального Василия Меркурьева ведет себя так, будто он читал сценарий, знает, чем дело кончится, и просто отмалчивается, хихикает в усы. Большой, сильный взрослый мужик, любящий свою дочь, не может оградить и защитить ее от внешних обстоятельств, хотя это его прямая обязанность. Поэтому у нас Лесничий выглядит как очень умный, тонкий, аристократичный персонаж, но зомбированный своей супругой. Чудесный артист Андрей Вальц начал играть героя «не с того боку». И мы совместно с режиссером Олегом Глушковым и композитором Раймундом Паулсом подправили текст, написали чудесную арию и создали костюм, в который актер вжился. Я считаю, что это лучший Лесничий всех времен и народов.
- «Синяя синяя птица» - пьеса совершенно самостоятельная, но существует ли влияние текста Мориса Метерлинка на ваше произведение?
- Да, Метерлинк присутствует и в голове, и в душе. Скажу больше: мы начинали работать именно над пьесой Метерлинка. Так вышло, что от нее ничего не осталось, поскольку мы попытались влезть в шкуру автора, чтобы ответить на те же вопросы, что он ставил перед собой в свое время. При этом мы, как и он, конечно, хотели быть актуальными, разговаривать с широкой аудиторией - и детской, и взрослой. Для нас очень важно, чтобы обе эти аудитории были охвачены нашим вниманием, чтобы и той и другой было интересно и понятно, что происходит на сцене. Для того чтобы говорить о сути вещей, о серьезных нравственных задачах и проблемах общества, необходимо использовать немножко другие слова и язык. Я, конечно, смягчаю, говоря «немножко». Насколько мы дотягиваем или недотягиваем до Метерлинка, будет судить зритель. Но постановка его вопросов была нам очень небезразлична. И мы сегодня пытаемся ответить именно на них.
- Вы боялись, что современные дети не воспримут оригинальное произведение, поэтому и прибегли к адаптации?
- Сегодня каждый проект, отягощен он нравственным посылом или нет, нуждается в привлечении зрителя. Для этого его нужно заинтересовать и пообещать ему что-то новое. Но публика не очень любит что-то радикально новое, поэтому часто в кинематографе используются традиционные сюжеты, пересказанные в ином ключе, а в театре - адаптации.
Кроме того, сказки и авторские произведения транслируют код, описывающий набор нравственных установок и правил, которые могут меняться время от времени и требовать новой подачи, потому что мораль человеческая тоже модифицируется. Я коллекционирую вредные детские игрушки, не способствующие ничему, кроме как тому, чтобы научить ребенка пить и курить. Сейчас подобные вещи у нас в стране запрещены законодательно. Значит, человечество стало понимать, что это небезопасные игрища, но 50‑100 лет назад это никому не приходило в голову. Мораль и нравственность не стоят на месте. Мы не знаем, какие глупости мы еще делаем сегодня, которые нашим потомкам покажутся совершенно неуместными. Этот разговор может быть вечным.
- Существуют ли отличия в работе сценографа на детском и взрослом спектакле или у вас как у художника всегда одна задача?
- Нет, задачи разные. Сценография - это язык определенных систем образов. Я должен ориентироваться на зрителя, если хочу (а я хочу), чтобы у него возникали образы, созвучные с тем, что я имею в виду. Естественно, у ребенка и взрослого при взгляде на одни и те же вещи возникают совершенно разные ассоциации. Дети часто не считывают никаких подтекстов, даже если они находятся на поверхности. Они видят ровно то, что им показывают. Когда я был маленьким зрителем, для меня существовала категория «не похоже». Это принципиально важно: не похоже - значит не трогает, пусть даже это глубоко, тонко, умно и талантливо. Вы можете сколь угодно красноречиво говорить с китайцем на французском языке, но нельзя никого упрекать за то, что вас не поняли, хотя вы и были эмоциональны. Поэтому на уровне визуального ряда и либретто, которое мы пишем вместе с режиссером Олегом Глушковым и художником по костюмам Ольгой-Марией Тумаковой, мы заботились о том, чтобы ребенку было абсолютно все понятно, чтобы он видел сказку и только сказку. Важно, чтобы в этом присутствовала философия, второй слой, который более взрослый зритель хотел бы видеть и действительно видел. Поэтому, когда мы говорим о Карамельном королевстве, - это не о том, что сахар вреден (хотя и об этом тоже), а о другом: то, что легко, привлекательно и доступно, часто бывает опасным. Следя за историей заводных людей, зритель постарше поймет, что это зеркальное отражение его собственной жизни, в которой он соглашался на правила и установки, не им принятые, но в которых удобно существовать: когда ты живешь, как деталь конвейера, вопросов и проблем становится существенно меньше. Но можно ли назвать это жизнью? Дети не будут париться над такими идеями, а взрослые, глядишь, и призадумаются.
- Красочность сценографии в иных детских спектаклях кажется избыточной, призванной только развлекать. Как вы решаете эту проблему?
- Мы не ставим декоративность во главу угла, она всегда подчинена идее. Но для того чтобы ребенку было интересно, нужно использовать различные ухищрения. Для меня разговор с детской аудиторией - вещь достаточно привычная, поскольку я продюсирую большое количество анимационных сериалов. Думаю, в нашем спектакле тот месседж, который мы посылаем в зал, отложится в умах. Если дети после просмотра поймут, что сладкое в больших количествах вредно, а о младшем брате надо заботиться, это будет великой победой. Для нас этот мюзикл - философский, нравственный и серьезный разговор, а для того чтобы быть понятыми, мы выбираем соответствующие слова. Мне очень важно, чтобы развлекательная сторона все-таки была на втором месте. Хочется быть услышанным.
- Для вас детский театр выполняет педагогическую миссию?
- Мною она точно не отменена. Если ее нет, то получается, что спектакль делается исключительно для зарабатывания денег, а это крайне нехорошо. По моему ощущению, ничего в этой жизни нельзя делать с такой целью. Это всегда должно быть вторичным.
- Госзаказ на детские проекты - вещь необходимая? Есть ли он сейчас?
- Нельзя сказать, что его нет. Во-первых, мы сейчас работаем в государственном театре, и в нем нужно делать то, что важно и полезно государству. Для других целей есть множество разнообразных возможностей и трибун. Например, сегодня мультфильм «Ну, погоди» обладает маркировкой «18+» и запрещен для показа на федеральных каналах. Предполагается, что это пропаганда курения. Конечно, зрителей моего поколения это удивляет, но я считаю, что это правильно, потому что это не тотальное запрещение, а просто увеличение ответственности родителя.
Я участвую в производстве большого количества анимационных фильмов, которые делаются по заказу ВГТРК. Когда мы выходим со своей продукцией на федеральных каналах, для нас важно не навредить. Есть и колоссальная возможность оказать пользу. У сериала «Аркадий Паровозов спешит на помощь» единственная задача: донести до детей правила безопасности жизнедеятельности. Правила скучные, но выполнять их надо обязательно. Нужно рассказать ребенку о них так, чтобы их хотелось выполнять. Это работает гораздо эффективнее, чем назидания родителей: Аркадия Паровозова дети слушают с большим удовольствием. Мы выпустили 140 серий, то есть нашли 140 правил, которые детям следует соблюдать.
- Для вас принципиален интерес к творчеству для детей?
- Тяга к детскому творчеству преобладает хотя бы чисто статистически, потому что я с детской аудиторией разговариваю чаще и больше. Наверное, я все еще не повзрослел - это первая сторона. Я для себя не ответил еще на вопрос, кем стану, когда вырасту. С другой стороны, мне очень интересно разговаривать с детьми, потому что с ними гораздо больше шансов быть услышанным и повлиять на них. Взрослая аудитория все про все знает, и ее радует только то, что полностью совпадает с ее мнением об окружающем мире. Дети гораздо более открытые, они слушают и внимают.
- А как возник такой интерес у профессионального океанолога Вадима Воли?
- Для меня это было естественно. Наверное, нечасто океанолог становится режиссером-аниматором и театральным художником. Но еще более редки случаи, когда театральный художник становится океанологом! Моя первая профессия - очень романтическая. Она давала возможность ходить в море - под парусом, на веслах, в качестве матроса, - бывать в разных странах. Будучи студентом, я в большом количестве стран побывал, и это колоссальный опыт. Здесь есть внутренняя связь: мое романтическое отношение к окружающему миру сохранилось.
Творческая жилка была во мне всегда. В институте ставил спектакли, рисовал с детства, писал, сочинял. Когда случилась в стране перестройка и стало понятно, что я не смогу содержать финансово себя и семью, возникла возможность сойти с того конвейера, о котором я, возможно, и говорю в нашем спектакле. Я смог оглядеться вокруг и сделать самостоятельный взвешенный выбор. Для меня достаточно легко переходить из одной профессиональной деятельности в другую. Меня совершенно не пугает, что про меня при этом скажут, посчитают ли дилетантом или нет. Я знаю, что удовольствие, которое при этом получаю, неизменно выше чьей-либо оценки, не важно, положительная она или нет. Если ты занимаешься написанием сценариев, но при этом ты еще и театральный художник, океанолог и полярник, то ты в этом случае существенно круче, чем если бы ты был просто литератором.