С Вадимом Волей — человеком, придумавшим "Синюю синюю птицу" — мы встретились в театре. Всегда любопытно, как в одном человеке уживается много разных профессий и кем он себя больше ощущает. О том, кто он больше аниматор, сценарист или режиссер, и о том, почему "Синяя синяя птица" совсем не похожа на оригинал, Вадим рассказал нам за чашкой чая.

Как океанолог Вадим Головня превратился в аниматора Вадима Волю?

  В известном смысле, один в другом всегда дремал. Очень многое было спрятано внутри. Я с детства очень много рисовал, очень любил это дело, всегда обожал анимацию и считал ее высшим достижением человеческой деятельности. Писал какие-то пьесы незаконченные. Но при этом для меня почему-то совершенно невозможным было представить поступление в гуманитарный вуз. Возможно, потому что я существовал в контексте инженерной среды — у меня мама и папа инженеры, и вообще было трудно представить свой путь как-то иначе. Хотя в анимацию все время тянуло — в третьем классе, когда учительница опрашивала класс, кто кем хочет стать, я сказал, что хочу стать художником-мультипликатором. Я ничего для этого не делал — просто хотел. Когда пришла пора определяться с профессией, я выбрал океанологию, потому что меня мой дядя заразил своими рассказами. Он у нас в семье был самым ярким и творческим человеком, океанолог с огромным жизненным и научным опытом. Я его всегда очень любил, любил его истории о путешествиях, романтике и, по моему мнению, это была самая лучшая профессия из всех. Мне одинаково легко давались и гуманитарные предметы, и технические, но сдавать рисунок, историю мне казалось совершенно невозможным. Я стал океанологом, о чем никогда не жалел, потому что получил колоссальный и очень разнообразный опыт. Еще в студенческие годы мне довелось побывать за границей, я бывал в рейсах, видел Гренландию. Мы по-прежнему общаемся, океанологи — это братство очень прочное.

 Перестройка сломала планы, перспективы в профессии, я решил как-то переориентироваться. Компьютерная графика оказалась для меня наиболее близкой и естественной еще и потому, что я ей отчасти уже занимался — мое занятие океанологией предполагало некоторую обработку данных, аналитику, я довольно активно пользовался компьютерами и графическими программами. И я стал ею заниматься, когда предоставилась возможность очередного выбора. Сначала оформлял телевизионные эфиры, заставки к программам и, помимо всего прочего, занялся производством рекламы. Реклама в 90-х годах — это был очень интересный процесс, потому что никто в нем не разбирался абсолютно — ни заказчики, ни производители, ни прокатчики. Никто толком не понимал, для чего это делается и какова технология. Ориентировались на западные аналоги — кто-то что-то видел.  Реклама совершенно не участвовала в процессе продажи товаров и услуг это, в основном, делалось для того, чтобы похвастаться перед соседями или конкурентами. Доступ к этому процессу был открыт,  если ты имел минимальный навык работы с компьютером. Так я стал художником-режиссером каких-то микропродуктов. Но это позволило наработать технику и получить определенный опыт.

 Скоро я понял, что анимация в роликах нравится мне гораздо больше, чем реклама. Я понял законы, по которым она делается, и мне это стало не очень интересным. Я окончательно ушел в анимацию. Первым нашим фильмом стала "Метель" по повести А. Пушкина. Он был хорошо принят анимационными кругами, имел довольно насыщенную фестивальную жизнь. Его показали по Первому каналу, - в тот год был юбилей Пушкина. Реакция на него была необыкновенная, и мы пошли по этому пути дальше и стали делать анимацию, и через нее я уже пришел в театр.

  Моя жена (Ольга-Мария Тумакова) всегда была связана с театром. Она делала костюмы для спектаклей Петра Наумовича Фоменко в 90-х годах. И была художником в нескольких спектаклях. У нас были очень теплые отношения с коллективом Театра "Мастерская Фоменко", и в какой-то момент режиссер Иван Поповски попросил меня сделать видеоконтент для спектакля "Носорог". Моя работа очень глянулась Петру Наумовичу, он там даже  философию углядел. А меня, в принципе, все это очень увлекло, и я попросил Ивана поучаствовать в театральном процессе. В театре все такое интересное и настоящее, в отличие от телевидения, где очень строгий диктат рейтинга. Для меня было очень приятно и радостно узнать, что в театре если кто-то на каком-то уровне решил, что  у этого спектакля будет этот художник, то дальше можно делать, что хочешь. Тут работает то самое: "Я так вижу". В театре присутствует некоторое трепетное отношение – режиссер или художник увидел вот так и решил. Таким образом, я, с одной стороны, продолжаю заниматься анимационным кино, которое очень люблю и ценю за возможности сюрреализма и разговора с детской аудиторией. А с другой — делаю спектакли.

  Поповски очень скоро начал ставить "Алису в Зазеркалье". У него возникли сложности с художественным решением спектакля, и тут я предложил ему свои услуги, причем абсолютно не понимая, как это работает. Мы были достаточно дружны, и он понимал, что какая-никакая польза от меня все равно будет. Так я купил входной билет в театральный бизнес. Я научился некоторым театральным технологиям, стал разбираться в принципах работы.

Я набрал багаж сразу в нескольких областях, и с удовольствием применяю анимационный опыт в театре.

А по поводу "Воля"… Это довольно просто. Мы давно дружим с Вячеславом Полуниным и его женой Леной. Переписываемся. И они подписываются всегда: "СЛена", а мы стали подписываться "ВОля". Поэтому, когда возникла необходимость литературного и сценического имени, я просто взял его. Мне очень симпатично, что в моей фамилии есть имя моей жены, а с другой стороны – это слово мне нравится с точки зрения силы, способностей и свободы.

В чем сложность и специфика компьютерной анимации?

  Сложности, наверно, никакой особенной нет. Это все технологии. Компьютерная анимация очень облегчает процесс производства: сейчас наши студии выпускают 200-300 серий анимационного продукта. Такие объемы совсем недавно были немыслимы для "Союзмультфильма" и для студий, работающих по традиционной технологии. Компьютеры берут на себя огромное количество технической работы: заливка, фазовка — и многое другое, что очень мало соприкасается с творческим процессом, но является важным в производстве. Раньше это делали люди. При этом  компьютер позволяет делать дешевый продукт, во всех смыслах, и выдавать его за дорогой. Когда существует такой объем анимации, то, как всякая конвейерная история, она теряет многое. И сильно отличается от ручного, штучного продукта.

  Если говорить об эстетике — очень интересные процессы «живут» внутри нашего визуального мира, когда изображение диктуется технологией производства. Это практически всегда было. Компьютерные технологии задают тон в эстетике — мир копмпьютерных игр, векторная графика так или иначе проявляются на всех визуальных компонентах, и театр тоже не защищен от подобных вещей.

  Когда-то Рой Лихтенштайн сделал своим эстетическим принципом увеличенное живописное изображение газетных дешевых комиксов, и вручную рисовал точки растра. Если бы не было комиксов, не было бы и Лихтенштайна в этом ключе. Поэтому тут, конечно, существует прочная взаимосвязь.

Как появились Аркадий Павровозов и "Бешеные бабки"?

  Я очень люблю свою работу, потому что я не считаю ее работой. Я с детства валял дурака, и никогда не считал, что буду настолько счастливым человеком, что буду зарабатывать на странных сюрреалистичных персонажах представляющих людей или животных. Мне всегда нравилась анимация с ее сюрреалистическим  подходом и отсутствием антропоморфности в персонажах. Был один совершенно замечательный эпизод: моему сыну было года два или три, и он не то шалил, не то шумел. Оля, моя жена, говорит ему: "Максим, будь потише, давай не будем папу беспокоить, папа работает". А папа сидит и рисует розовых зайцев в фашистских касках. И это, действительно, была работа. И я так загордился сам собой. Папа работает, папу нельзя отвлекать, поэтому придумывание персонажей для меня было всегда очень интересным. Я и мечтать не мог о том, что это станет моей работой, потому что это мое нутро.

  Я придумал двух бабулек Клару и Дору — это такие, лишенные гена старения люди. Несмотря на их возраст, им была свойственна детская непосредственность, эмоциональность, даже хулиганство. И был придуман соответствующий образ.

Потом Александр Гуревич (телеканал "Карусель") попросил нас с Евгением Головиным сделать анимационный сериал, заточенный на правила безопасности. Чисто формальная задача может звучать достаточно скучно, потому что дети не большие любители выслушивать разнообразные правила, а смысл был в том, чтобы эти правила донести.

  Нам очень хотелось, чтобы дети правила безопасности жизнедеятельности полюбили, если можно так сказать. Я придумал Аркадия Паровозова. Этот персонаж сочетал в себе традиции советского агитационного плаката и свойства супермена. И с точки зрения соединения этих эстетик был интересен. Это был очень увлекательный эксперимент, удачно закончившийся. Дети полюбили Паровозова. Они с большим удовольствием следовали правилам, которые он изрекал. Ролики смотрели с интересом, кроме того это давало повод детям строить родителей. Есть еще театрализованное шоу «День Рождения Аркадия Паровозова», где в процессе интерактивного общения дошкольники хором рассказывают правила. Как родитель, я, безусловно, очень горжусь этим обстоятельством. Надеюсь, что благодаря сериалу, мы сможем уберечь многих детей от травм.

Анимационный опыт реализуется в театральных постановках?

  Да, конечно. Я тем и хорош в театре, что я имею очень богатый опыт из другой сферы. Я от всех театральных художников отличаюсь именно анимационным прошлым. Мы с Ольгой создаем персонажа, а не просто делаем костюмы. И работать мы можем не с любым режиссером. Нам необходимо очень серьезно проникать в процесс, потому что костюмы всегда очень говорящие. Актер точно знает, что и как играть. Мы часто не желаем мириться с антропоморфностью разных персонажей, и, что совершенно нормально для анимации, задаем им любые формы и масштабы.  Персонаж будет таким, каким нужно: уткой или говорящим мороженым.

  Главную идею анимации мы легко адаптируем для театра. Кроме того, поскольку я все же мультипликатор для меня важным является использование видеопроекции. Сейчас, кончено, этим в театре никого не удивишь, но видеопроекция почти всегда функционирует по остаточному принципу. У нас же — она неотъемлемая часть визуального ряда. В "Синей синей птице", например, есть персонаж, который появляется исключительно в форме видеопроекции. У нас есть возможность использования разнообразных техник. Конечно, мне помогают, если речь идет о дорогостоящем трехмерном изображении. Но весь дизайн и всю рисованную анимацию я делаю самостоятельно. И точно знаю, что можно и  чего нельзя. Я всегда стараюсь решить некую творческую задачу, что позволяет сделать визуальную часть спектакля более разнообразной. В "Птице", допустим, много миров, и все они решены в разной эстетике. Весь видеоряд решается в разной визуальной эстетике, из-за чего спектакль смотрится очень интересно. В постановке 12 локаций. Нам очень важно убедить зрителя, особенно маленького, который всегда требовательнее. Он не так искушен в абстракциях и требует, чтобы ему показали все, о чем говорят: разные королевства, персонажей. Для нас важно сделать это максимально убедительно, мне кажется, мы справляемся с этой задачей.

  Изначально предполагалось, что вы, действительно, будете ставить Метерлинка, почему вы отказались от этого?

  Так произошло по двум причинам. Во-первых, нас очень тянет в максимально авторский театр. Я пишу большое количество сценариев для анимации, знаю, как строится сюжет и история, и делаю это с большой любовью. У меня развязаны руки в этом плане. Когда ты выдумываешь историю, естественно, у тебя возникают визуальные образы и придумки, и они имеют отношение к самореализации. Почти всегда, если ставят текст автора, как он был написан, существует какая-то невысказанность или несогласие с автором. Довольно часто режиссерская трактовка слишком очевидно расходится с мнением автора и существует множество ухищрений, не трогая авторский текст, сказать что-то совсем другое. Часто просто диаметрально противоположное. 

  В нашем случае проще просто пересказать историю совершенно иным языком, и это будет актуально, и для нас очень интересно. Вторая сторона вопроса, мне кажется, в том, что пьеса Метерлинка, если ее брать в чистом виде, сегодня не будет понята детской аудиторией. Ее язык, образный ряд, способ изложения очень отличается от того, на чем сейчас растут дети. Она требует определенного опыта, языка. При этом для взрослых эта пьеса может быть очень интересной своей мудростью, проблемами, которые поднимает. Но ребенок будет скучать. И либо придется все ему объяснять, либо многое останется непонятным. Перед нами стояла задача максимально просто рассказать о наших представлениях о мире, нравственности, стереотипах. Несмотря на все философские подтексты, которые в спектакле присутствуют в огромном количестве, мы всегда были озабочены тем, чтобы ребенок, лишенный какого-то особого бэкграунда, все принимал за чистую монету, считывал сказку и не мучился взрослыми вопросами. В любом случае, сказка содержит намек. И мы надеемся, что дети,  которые ее посмотрят, когда-то поблагодарят нас за тот великий смысл, который мы заложили. Мы создавали мир, применяя язык современных игрушек, конструкторов, компьютерных игр, развлечений, сладостей.

Со сказками у вас вообще как-то сложилось, если судить по названиям… В какой степени они, на самом деле, обращены к детской аудитории?

  Если говорить о театре, это, действительно так. Есть еще мир анимации, который, в принципе, в нашей стране заточен на детскую аудиторию, и только сейчас постепенно начинают делать мультфильмы, ориентированные на взрослых. Но я предпочитаю придумывать анимацию для детей. Мне нравится возможность разговаривать с детской аудиторией, у меня есть надежа, что я способен хоть немного повлиять на то, каким ребенок вырастет. Со взрослыми, к сожалению, такой надежды нет. Говоря с детьми, можно рассчитывать, что ты будешь услышан, и, возможно, сумеешь сделать жизнь немного лучше.

  Я уже говорил, что идеями и образами я фонтанирую, а воплощение, как правило, требует серьезного бюджета, поэтому нужен массовый зритель. Семейная аудитория подходит для этого идеально. Поэтому нас обычно зовут на семейные действа. Так было и в Театре Наций, куда нас позвали поставить именно семейный спектакль. Что ставить, мы решали сами.

Тем не менее, спектакль "Все о Золушке", по вашему мнению, и не спектакль для детей, и не сказка для взрослых. Что же это по жанру?

  Человечество, конечно, находится в определенных ментальных рамках — оно выработало некоторые стереотипы позиционирования. Это распространяется и на театр. Чтобы продать спектакль, необходимо определить аудиторию, возраст и пол. Наверно, с точки зрения экономики, это правильно. Но этот процесс влечет обескровливание творчества и театра. Возможно, не все так плохо, но тенденция намечается. Спектакли принято делить по возрасту. Но ведь и дети все очень разные — с разным багажом, интеллектом, разными любовями, пристрастиями,  из разной среды.

  Что касается "Золушки", на вопрос о жанре или возрасте ответить внятно сложно. Он, конечно, рассчитан на широкую аудиторию. Больше, возможно, на взрослых, хотя там нет ничего, что нельзя показать ребенку. Правда, есть опасность, что не все поймут.

  Если говорить о "Синей синей птице", там все смещено в сторону детства. Хотя, мне кажется, что взрослому зрителю там тоже будет интересно. Но, в принципе, мы стараемся делать красивые и умные спектакли. Так что всем, кому это не чуждо, они будут интересны.

Можно сказать, что у вас сложился тройственный авторский союз — Вы, Ваша жена и Олег Глушков.

  Да. Так говорить не только можно, но и нужно! Мы в шутку, а может не так уж и в шутку, называем этот союз "Московским Королевским театром". Мы давно дружим с Олегом, а работаем вместе еще "давнее". Мы работали на проектах в Театре "Мастерская Петра Фоменко", на "Обыкновенном чуде", на детских спектаклях по анимационным сериалам "Фиксики" и "Аркадий Паровозов", и, конечно, на мюзиклах "Все о Золушке" и "Синяя синяя птица", где Олег был не только хореографом, но также и соавтором сценария, и режиссером. Для взрослой аудитории, кстати, мы делали спектакль "12 подвигов Гагарина". Это такой ретро-футуристический спектакль с командой Виктора Рыжакова "ИюльАнсамбль". Помимо Олега Глушкова и, конечно, Ольги-Марии, обязательно хочется упомянуть наших замечательных композиторов — Дарию Ставрович и Сергея Боголюбского. Они тоже неотъемлемая часть нашей команды. Работать в этом мегаталантливом коллективе невероятно интересно, но и невероятно ответственно.

Как в одном человеке уживаются и режиссер, и сценарист, и художник?

Уживаются легко и с удовольствием. Я очень комфортно там всех разместил внутри себя. И мне с ними несложно, но сложности — в существующих стереотипах. На вопрос: "Ты кто?" принято как-то внятно отвечать. Это меня всегда вгоняет в ступор. Иногда я отвечаю, что еще не решил, кем стану, когда вырасту. Мне кажется, что всякое определение профессиональное либо предполагает  долгий и нудный рассказ, либо однобокость.

  Плюс ко всему, я еще пишу книги, и для меня естественным желанием является самостоятельно сделать обложку, но меня всегда пытаются поставить на место. Правда, пока для своих книг я делал обложки сам. Такое часто и в театре происходит — когда ты обращаешься к тексту, все удивляются: "Художник занимается, текстом пишет стихи для песен?" Возникают сложности и недопонимания.

 Я очень завидую персонажам типа Тима Бёртона. Он очень активно занимается и кинематографом, и литературой, и анимацией, и генерирует прекрасных персонажей. Ему удалось сформировать некую профессиональную нишу, которая называется "Тим Бёртон". Мне бы хотелось отвечать именно так. Я Вадим Воля.

   Кстати, по поводу "уживаются", в этом процессе определения, я еще не остановился. Меня привлекают многие вещи. У меня есть некоторый опыт в съемках, я имею некоторое представление о технологии, но пока были только небольшие проекты, в масштабных участвовать не приходилось. Но я непременно зайду на эту территорию.

  Существует и бездна других проявлений. Я сейчас фанатично увлекся европейской каллиграфией. Очень интересная сфера деятельности и много говорит о человечестве. Просто открываю для себя какие-то пласты. У людей очень много замыленных представлений о вещах. И очень многие обыденные вещи, стоит их приподнять и рассмотреть, — становятся невероятно увлекательными. Я наповорачивал и наоткрывал такое количество бездн, и они такие манящие…

В финале спектакля все персонажи поют о своей синей птице. А ваша синяя птица, она какая?

  Достаточно традиционный вопрос, но ни разу на него хорошо не ответил… Вы знаете, мне кажется, что если я ее и не поймал, то она где-то неподалеку, в поле моего зрения. Мне очень нравится моя работа, я с удовольствием занимаюсь ею. И очень много сил отдаю своей семье, чтобы все у нас было максимально хорошо. Так что, наверно, семья и работа.