То ли снятие из репертуара МХТ им. Чехова «Идеального мужа», то ли оммаж предшествующему спектаклю в Театре Наций «Гаргантюа и Пантагрюэль»… А может, Константин Богомолов ведет некую игру чередований? Так или иначе после лирического холодного стиля минувших премьер режиссер снова вернулся к своему излюбленному жанру экстатического капустника, где попса – не только звукоряд, но и образ мысли. Конечно, и сама пьеса Александра Островского с ее злободневной сатирой (перечитывая – и без всяких нарочитых осовремениваний смеешься порой до слез) толкает режиссера на фарс.

Впрочем, режиссер лично перед спектаклем предуведомляет зрителей о том, что Островского стоит забыть, потому что на сцене будет только то, что осталось от классика «после встречи с Богомоловым». Мания величия режиссера столь же велика, как и его самоирония. Поэтому Богомолов тут не сдерживает себя: актеры то и дело упоминают его в сценическом тексте в иронически подобострастном тоне (то как театрального гуру, то как автора нашумевшего манифеста «Похищение Европы 2.0»), а он сам не раз выбегает в зрительный зал, входя в роль режиссера, измученного невоспитанным зрителем. Поигрывает он и на сцене – в одном из составов Крутицкого, в этом спектакле – философа из органов, режиссер играет лично. Этот сквозной образ Богомолова проистекает еще от Порфирия Петровича из «Преступления и наказания». В другом составе Крутицкого играет Виктор Вержбицкий, уже забронзовевший в роли таких богомоловских типажей – проповедников от государственной кормушки. Этому персонажу отданы все бичующие монологи, адресованные заевшимся мордам власть имущих, «порочному племени». В этих сценах зал одобрительно аплодирует – пусть и наивному, в классицистском духе, но страстному резонерству.

От Богомолова всегда ждешь умного обмана публики, к удивлению – премьерный спектакль прямолинеен донельзя. Комедия, высмеивающая сильных мира сего, превращается на сцене в фельетон. Действие перенесено в наши дни и происходит то в пентхаусе «Гумилев», то в загородном поселке Горки Роскошные, то в детокс-центре «Березовый сок». Глумов (Кирилл Власов) – бесцветный молодой человек живет в «старой, вонючей» – так гласят титры – квартире на Малой Бронной, пишет эпиграммы – ведет обличительный Telegram-канал. Его мать – Глафира Рафиковна Глумова-Хачиева (тонко проводит гротескную роль Сергей Епишев) – потомственная московская интеллигентка, бард, вдова ученого.

Его новообретенные родственники – аллегорическая пара российской элиты. Дядя Нил Мамаев (Александр Семчев играет невероятно пластично) – «собиратель куриц русских», владелец агрохолдинга и яйцеперерабатывающего комбината, на досуге занят взлетом и падением своего «содержана». Недалекая тетушка Клеопатра Мамаева (Наталья Щукина), будущая покровительница – владелица благотворительного фонда «Мама Ева» и чиновница госаппарата. Глумова, решившего вырваться в люди и сделать карьеру, Мамаев подкладывает под жену, а другой большой чин в ФСБ – Крутицкий – женит его на своей дочери экофем-ЛГБТ-активистке Кэт (Александр Волочиенко), которую сначала сажает за одиночный пикет, – чтобы по закону. Богатая суеверная барыня Турусина с предсказательницей Манефой слились в единый образ матери невесты с эзотерическими наклонностями. Ее, этакую буйволиху, играет роскошно загримированный Игорь Миркурбанов, который, кажется, только у Богомолова всегда на своем месте.

Режиссер усиливает кинематографическую стилистику: на сцене то словно индийский сериал по градусу сюжетных хитросплетений, то американская треш-комедия по уровню юмора, а в сатире на закулисную жизнь олигархата – практически перенос на сцену веб-сериала «Содержанки». Богомолов раскрашивает историю об угодливом приспособленце узнаваемыми деталями, именами и фактами. Причем достается всем – от Теодора Курентзиса до Владислава Суркова, от Никиты Михалкова до Ивана Голунова, от Виктора Ерофеева до Владимира Владимировича (о нем – только с боязливым уважением)…

Безудержный поток гэгов, часто на рефрене, про нынешних либералов и патриотов, оппозиционеров и функционеров, новое духовенство и «аристократов» из новых русских, актуальных художников и старперских культуртрегеров, междусобойчик творческий и политический – местами злоречив, ядрен, хлесток. Но по большей части выходит, что шутка (хоть и смешная), повторенная дважды, становится глупостью. Ощущение, что автор таким образом пытается разделаться с личными счетами или обидами, не покидает. Тем более спектакль отчасти автобиографичен: в Глумове, даровитом писаке из нафталиновой интеллигентской среды, шагнувшем в мир золотых унитазов, без труда прочитывается и автопортрет Богомолова. А в линии с матерью внезапно проскакивает глухая боль – страх смерти. Когда героиня Сергея Епишева умирает, она уходит и садится в зал: «У меня больше нет текста. Теперь я буду зрителем». Эта выдуманная реплика очень точно трансформируется в метафору жизни-театра.

Почти четырехчасовое действо к финалу оставляет ощутимое послевкусие графомании. Вследствие обильного вписывания в Островского не только себя любимого, но и «изуродованного» – не скрывают титры – Чехова, снова и снова задающего тут постмодернистские вариации. И Достоевского, призванного подкрепить идеологический плюрализм режиссера евангельскими увещеваниями: убеждения – зло, а заблуждения – слабость.