Известный режиссер — о своем спектакле «Иранская конференция», где главный герой — острое чувство времени
 
Премьера Театра наций с первого взгляда поражает зрителя кастингом. На кафедру политологической (философской, теологической, правозащитной и прочая, и прочая) конференции в условном (весьма условном) Копенгагенском университете восходят по очереди интеллектуалы, медиаперсоны, авторы бестселлеров, профессора, активисты международного движения «Европейский ислам», феминистки, священники, дирижеры с мировым именем, бывшие политзаключенные.

Их лица укрупняют видеоэкраны. Их блестящие монологи написаны Иваном Вырыпаевым (это — первая постановка пьесы в России). В какой-то момент вздрагиваешь от точности мысли каждого. Никто из участников не слышит других. И никто явно не способен спасти мир.

Их играют (в разных составах спектакля): Чулпан Хаматова, Ксения Раппопорт, Ингеборга Дапкунайте, Нелли Уварова, Авангард Леонтьев, Станислав Любшин, Вениамин Смехов, Евгений Миронов, Игорь Гордин, Илья Исаев, Алексей Вертков, Виталий Кищенко (и я назвала еще не всех!).

Они прелестны и уязвимы, как фигурки старого хрупкого фарфора, — хотя мыслят себя вполне живыми, сильными, современными. С них спрос не больше, чем с фарфоровых маркиз, не слыхавших о Робеспьере. Они все правы. И эта гневная журналистка с тяжелым тиком (несколько месяцев в плену у террористов) и криком: «…там казнят 694 человека в год!» И этот очкастый провинциальный профессор с монологом о том, что современный человек — это «желание брать». Как технику высшего качества, так и всесветное благолепие, согревающее душу. Но «брать» всегда не получится: рано или поздно придется отдавать. «Вот с какой стороны я хотел бы взглянуть на «иранскую проблему», со стороны того, что нам — людям западной цивилизации — не понятно, что это означает «отдавать Богу все то, что он потребует от нас».

И священник-консерватор прав. И дама-патронесса, по глупости прощебетавшая, как скучно и страшно ей в «третьем мире». И модный писатель, решившийся вслух проорать неполиткорректные слова про «духовных людей с секретом в глазах, которые потом взрывали, убивали, давили машинами тех, кто их впустил… Твою мать!». И лощеный ведущий конференции, который после кило­метров респектабельного «бла-бла-бла» вдруг говорит: «После войны в Сирии, после серии терактов в Европе, после волны беженцев, после того, что сейчас происходит с США и с Евросоюзом, мы наконец-то начали осознавать, что все эти события касаются и нас. Мы все живем в одном мире, мы находимся в одной лодке, которая, как мне кажется, слегка протекает, а может даже, и не так уже и слегка, а просто даже очень сильно протекает…» Все правы… И совершенно понятно: никто не способен предложить способ спасения. Все служат мессу пустоты.

«Иранскую конференцию» Ивана Вырыпаева в Театре наций поставил Виктор Рыжаков. Сотрудничество режиссера и драматурга началось в 2002 году — блистательным «Кислородом» в подвале Театра.doc. Театр Рыжакова всегда отличался острым чувством времени: будь то «Сорок первый» по Лавреневу и «Прокляты и убиты» по Астафьеву в МХТ им. Чехова, «Пять вечеров» в «Мастерской Петра Фоменко», недавняя «Оптимистическая трагедия» в Александринском театре. «Иранская конференция» — продолжает этот ряд.

И мысль о будущем (общем будущем), как оказалось, держит напряжение в спектакле даже острей, чем мысль о XX веке.

Виктор Рыжаков рассказал «Новой» о премьере.
— У «Иранской конференции» очень сильный трейлер. С фабулой как будто не связан. Но подчеркивает смыслы. По пустыне бредут цепочкой замотанные в бурнусы, в отрепья люди: те же политологи, телеведущие, интеллектуалы, что будут витийствовать на сцене. Мы видим лица лучших актеров страны. Герои бросают на песок «ценные вещи»: без них брести проще. Это шествие изгнанных из рая? Они блуждают сорок лет в пустыне, надеясь что-то обрести? Или смысл в ином?

— Трейлер снял Петр Дранга, блестящий музыкант, а теперь еще и режиссер, закончивший киношколу в США. Идея сделать такую работу для театра пришла Жене Миронову, которого всегда окружают талантливые люди. Мы встретились с Петей всего один раз. Но мысли молодого художника о прочитанной пьесе, его визуальные идеи, человеческая увлеченность и легкость в общении покорили меня. В ответ и у меня возникли свои фантазии: группа людей, идущая по опустошенной земле.

Вереница спасшихся с какого-нибудь очередного «Титаника» — пристанища буржуазного мира; или как будто вновь насупивший ледниковый период, или провал в прошлое… отступление от Москвы к Березине в 1812 году… все в отрепьях, обмотках, остатках одежды от прошлой благополучной жизни, все превращаются в скитальцев, похожих друг на друга.

Просто безотчетно фантазировали, прочерчивая линии этой «вымышленной» истории про блуждающих путников. Никаких прямых ассоциаций с текстом пьесы. Петр потом подробно разработал маленькие сюжеты про каждого героя. Какое-то найденное ими солнце: остановились в пустынном мире и вместе смотрят на пылающую звезду в раскаленном, беспощадном небе.

— Ваши репетиции знаково разместились во времени. Между нападениями на мечети в Новой Зеландии и пожаром Нотр-Дама. Или время такое: любое деяние совпадает с какими-то бедами в мире?

— То, что происходит в пьесе Ивана Вырыпаева с иранской поэтессой, двадцать лет пробывшей под домашним арестом за сборник стихов, перекликалось, извините, и с нашей действительностью. С терактами, запретами, судами, арестами, с делом «Седьмой студии» в том числе.

Важный внутренний контекст пьесы: сегодня в мире нет места, где человек может спрятаться и отсидеться. В том числе — спрятаться от вопросов, которые задают себе и зрителям герои «Иранской конференции». Да, мы все долго верили: «Вот Новая Зеландия — самое безопасное место на планете». Теперь нет и этой иллюзии.

Наверно, после событий 2001 года, после 11 сентября, мы начали медленно понимать: нет ни одной организации в мире, нет правового института, способного действительно защитить права и жизнь человека. Для всех теперь очевидно: идет мировая война, страшная в своей многоликости, протекающая по другим законам, поражающая нас неожиданно, как раковая опухоль, война идеологий, за господство денег и власти, война скрытая, террористическая. Третья мировая. Война людей против человека. От нее уже никто не может спрятаться. Очевидно одно, «сидим мы в одной лодке, которая очень сильно протекает», как говорит один из героев пьесы.

— Интеллектуальное радение у Вырыпаева происходит в Дании. Понятно: это условная Дания. Возможно, Дания как родина Гамлета — символа европейца Нового времени. И видно: это маленькая страна. Как ни горды собой ее интеллектуалы, они не могут ни объяснить настоящее, ни изменить будущее. Зато трогательно тщеславны, как богатые дети в сказке Андерсена «Ребячья болтовня». Самый значимый участник — поэтесса Ширин Ширази, нобелиат и политзаключенная. Она бесконечно ждет очереди выступить. Ютится на стуле, как беженка в иммиграционном офисе.

— Но это же мы все: это наши бесконечные ток-шоу, наши передачи-сенсации, когда вишней на торте будет какой-нибудь человек, которого почему-то, за что-то пытаются уничтожить, тоже где-то держат в душной комнатушке, чтобы потом выпустить в самый кульминационный момент. Все это напоминает одну и ту же матрицу актуальных «развлечений».

И все-таки в нашей «вымышленной реальности» у каждого участника есть возможность здесь и сейчас перевернуть эту трагическую ситуацию, изменить качество своего внутреннего диалога с миром, проговорить свои страхи и «запретные мысли». По сути, все эти мысли-монологи есть внутренний противоречивый мир одного человека. Помните, у Достоевского в «Записках из подполья»: семь человеческих «я», где представлены все стадии его изменений и деформаций. Что же с нами происходит… современный человек — это человек, готовый к любым переменам?!

— Незадолго до премьеры «Иранской конференции» в Театре наций шла ваша «Оптимистическая трагедия» (Александринский театр). И получила премию «Золотой маски» как «Лучший драматический спектакль большой формы». Мне больше там этот принцип виден: полифония и война текстов о революции — как бесконечный спор России с самой собой о прожитом XX веке. И этот спор может идти в одной голове.

— Заметьте, пьеса Вишневского была написана в 1933 году. Быть может, «Оптимистическая трагедия» в Петербурге была необходимым этапом к рождению «Иранской конференции» в Москве. Когда репетировали «Оптимистическую», «Иранская конференция» была в процессе написания. Все не случайно, все взаимосвязано. Мы с Иваном бесконечно ведем этот давным-давно начатый диалог, обмениваемся ощущениями, спорим о чем-то и о многом, говорим откровенно, без ремарок…

Если совсем честно, я ждал эту пьесу, готовился к ее появлению, к очередному человеческому и профессиональному испытанию. Для меня тексты драматурга Вырыпаева всегда событие. Этот спектакль должен был состояться в Художественном театре в декабре 2018 года, он задумывался еще при жизни Олега Табакова. Но уход Олега Павловича изменил ситуацию. Спектакль родился — но уже в другом месте.

Театр наций поддержал нас, принял нашу идею, поверил в нас. Именно здесь продолжают сегодня традицию МХТ, которая для Олега Павловича была безусловной. Его «театр» был местом для рождения новой драматургии, новых авторов и художников, нового режиссерского языка, который не укладывался в привычные рамки всеобщего благополучия и комфорта. Вот и в Театре наций Евгения Миронова не боятся рисковать, соединять театральных звезд с начинающими артистами; здесь рядом со звездой с мировым именем может появиться талантливый дебютант, здесь сознательно ищут новые коммуникации со зрителем, открывают и осваивают новые направления театрального дела.

— У вас блистательный кастинг. И актеров этого уровня хватило на три состава. Говорят, вы репетировали с каждым отдельно — и лишь на последних репетициях все «рецепты спасения мира», монологи людей, которые не слышат друг друга, сложились в единый спектакль.

— Так сложилось и показалось мне необходимым. Мы организовали индивидуальные двухчасовые репетиции с каждым актером, и в результате у каждого артиста было больше часов, чем можно получить на коллективных встречах. В то же время мы сохранили важную конфиденциальность в подготовке и рождении индивидуального выступления-монолога. А за неделю перед выпуском собрались все вместе и стали делиться тем, что наработали на наших «тайных» встречах-репетициях. Потом только оказалось, что все это было важно и не зря — и тайна, и интимность, и подробность в подготовке. Ведь на одну роль были назначены совершенно разные люди. Получилось большое количество различных конфигураций, никто заранее не знает, с кем будет играть завтра. Каждый новый спектакль неожиданная комбинация индивидуальностей, непредсказуемая и совершенно новая коммуникация.

Так было придумано не только потому, что все участники «Иранской конференции» очень востребованные люди, но и потому, что мы пытались поместить артистов уже на этапе репетиций в те предлагаемые обстоятельства, которые заложены в самой пьесе.

— Я видела как-то Ксению Раппопорт, Ингеборгу Дапкунайте и Чулпан Хаматову вместе, в коридоре Басманного суда. Ждали заседания по делу «Седьмой студии». Я подумала тогда: только здесь, в суде… Собрать это блистательное трио на одной сцене никому не удастся. Но вот — все трое играют в «Иранской конференции»…

— Это тоже — предлагаемые обстоятельства нашей театральной истории. «Знаменитые выдающиеся люди страны собрались в одном зале», — ликуя, говорит ведущий конференции в пьесе. И мы, собственно, собрали выдающихся наших художников-артистов на такую конференцию о современном человеке. О человеке, который пытается выжить в разрушающемся мире, в мире нами же созданной цивилизации. Вот мы для того и собираемся, чтобы переоценить реальность, сделать ревизию своих ценностей. И может быть, тогда с нами что-то произойдет. Потому что понятно, что другого выхода нет и другой планеты у нас не будет. Театр — это исторически сложившееся место для бескомпромиссного разговора о человеке.

— Как вы оцениваете состояние театрального сообщества? Чего ждете от будущего? Боитесь ли его?

— Ну, бояться нам уже нечего. После всего произошедшего за эти последние два года. И главное, что все понимают, что легче уже не будет. И то, что произошло с Кириллом, с «Седьмой студией», со всеми нашими коллегами, — это есть теперь и наш общий опыт. И то, что они все-таки отпущены «из-под домашнего ареста под подписку», говорит о многом важном: несмотря на тяжелейшие условия и обстоятельства, никто не сдался — ни «главные действующие лица» этой истории, ни сообщество; как бы трудно и конфликтно ни происходило это единение, мы остались одним целым… Здоровая энергия сообщества одержала пусть малую, но победу. И пусть это интуитивное знание людей на генетическом уровне, знание, что любая система может уничтожить любого человека. Система потому и система, что лишена человеческой души. Потому так и необходим этот вскрытый внутренний диалог каждого отдельного человека. Театр сегодня — одно из немногих мест, где он еще может состояться. Театр — место, где можно сохранить, уберечь в себе человека.

— Все-таки: главная тема «Иранской конференции»? Бог? Противостояние «Аллаха и кока-колы»? Беспечность и беспомощность? Закат Европы? Общее отечество, в котором больше нет пророков?

— Мне кажется, все проще. Про выживание человека в этом сложном, перевернутом нами же самими мире, про эту уникальную человеческую способность… ЖИТЬ.