ПРЕМЬЕРЫ ОЛЕГА ДОЛИНА И ТИМОФЕЯ КУЛЯБИНА В ТЕАТРЕ НАЦИЙ

Столичный Театр наций открыл сезон парой классических европейских комедий. Премьеры доверили надежным режиссерам: Тимофей Кулябин, мастер современных адаптаций, поставил «Разбитый кувшин» Генриха фон Клейста, Олег Долин, адепт площадного фарса, — мольеровского «Лекаря поневоле». Обе пьесы в пересказе напоминают анекдоты: у Мольера мнимый доктор пытается лечить мнимую больную, у Клейста судья разбирает дело, в котором настоящий преступник — он сам.

Сами спектакли, конечно, совсем не похожи друг на друга. «Разбитый кувшин» — дорогая, амбициозная премьера со звездами, которую нетрудно вообразить на каком-нибудь европейском фестивале. «Лекарь поневоле» — скромная камерная безделушка в духе студенческого театра. Кулябин хочет оседлать политическую повестку, Долин предпочел бы, чтобы она исчезла, — но повестка сопротивляется обоим.

Олега Долина с Мольером роднит любовь к итальянской комедии масок: природа театра в этой работе — та же, что в его спектаклях по Гоцци, хотя лицо на сей раз никто из актеров не прячет. У персонажей по закону площадного жанра вместо настоящего характера — две-три выпуклые характеристики, сквозящие и в походке, и в манере говорить, и в костюме. Лучшие гэги основаны не на словах, а на выверенных движениях. Каждая мелочь кричит: это все не всерьез, это понарошку, это балаган. Декораций нет, публика сидит на круглых трибунах, как в передвижном цирке. Четвертой стены нет и подавно: пластичные молодые актеры карабкаются по рядам, как гимнасты, и шутят со зрителями.

На сцене Долина почти никогда не заботят сиюминутные вещи. Даже если в его спектакле шутят о Путине, то не потому, что у режиссера есть претензии к гаранту, а потому, что кукиш власти — требование жанра. Его стихия — старинный бедный театр и сказки. Но на сей раз он так далеко ушел в своем эскапизме, что не заметил переклички между своим спектаклем и заголовками СМИ.

О'кей, на врача-шарлатана и на выпады Мольера против медицины можно закрыть глаза: «Лекарь поневоле» задуман до пандемии, при всем желании Долин не мог предвидеть, что получится обидно. Но когда симпатичный в целом герой без зазрения совести колотит жену — нужно воспринимать это как дань жанру или как этическую глухоту театра? Это точно о'кей — смеяться над домашним насилием в сегодняшней России, когда проблему только-только начали воспринимать всерьез и пока даже близко не победили? У комедии Мольера свои стандарты — и это понятно. Но, может, эту пьесу стоит оставить в покое до лучших времен?

У Тимофея Кулябина отношения со временем совсем другие. В последние годы режиссер работает в Германии и Швейцарии не реже, чем дома, и, похоже, ощущает себя гражданином мира. Проект единой Европы и его перспективы — тема, неочевидная для российской сцены, но премьера Театра наций как раз об этом. Разбитый кувшин, уничтоживший карьеру нечистоплотного сельского судьи в пьесе фон Клейста, у Кулябина — метафора обреченного Евросоюза: в его спектакле речь идет о недалеком будущем, где содружество теряет одну страну за другой.

Кулябин хочет оседлать политическую повестку, Долин предпочел бы, чтобы она исчезла, — но повестка сопротивляется обоим.

В какой деревне живут герои — голландской, как у Клейста, или какой-нибудь еще, — режиссер не сообщает. Но перед Брюсселем это государство по-прежнему отчитывается — к несчастью судьи Адама, который вынужден принимать у себя столичного ревизора (в оригинале советник Вальтер приезжает всего-навсего из Утрехта).

Накануне ночью Адам заявился в гости к молодой соседке с самыми непристойными требованиями — но выпрыгнул в окно, испугавшись встречи с ее женихом. Убегая, судья расколотил фамильную ценность — тот самый кувшин. Наутро взбешенная мать девушки притащила в суд будущего зятя. В любой другой день Адам вышел бы сухим из воды — но дотошный ревизор требует, чтобы все было по закону.

Борьба двух непохожих законников — идейного брюссельского бюрократа и циничного деревенского судьи — главная пружина спектакля: они там — единственные живые люди на выставке социальных шаржей (в ассортименте — простоватый субкультурщик, уборщица-мусульманка, угрюмый охранник и сельская сумасшедшая). Вальтер Ингеборги Дапкунайте — воплощение порядка и прогресса. У Кулябина ревизор — небинарная персона, человек, не ощущающий себя ни мужчиной, ни женщиной. Вальтер говорит вполне сегодняшней прозой, а не старомодными стихами, как остальные, носит серебристый плащ и дерзкую черно-белую прическу, предпочитает формальностям здравый смысл — в общем, это первый за много лет симпатичный чиновник на московской сцене. Экс-премьер Александринки Виталий Коваленко, играющий судью, тоже каким-то чудом умудряется расположить зрителей к своему отвратительному герою. Адам не только гадок — он саркастичен, изобретателен и не лишен обаяния.

Отличный актерский дуэт не спасает «Разбитый кувшин» от его самой большой беды — невнятного режиссерского месседжа при претензиях на злободневность. Если реанимировать хрестоматийный текст — слишком отвлеченная для вас задача и вы непременно хотите заниматься социально-политическими вопросами, театр интерпретации — в принципе не лучший выбор, который вы можете сделать. Особенно сегодня, в эпоху спектаклей-тренингов и спектаклей-свидетельств.

Условно современный мир, населенный переодетыми персонажами классики, обычно допускает лишь один вид актуальных высказываний — что-нибудь поверхностное, неопределенное и приблизительное. В России много несправедливости, богатые эксплуатируют бедных, элиты лицемерны, а Европейский союз — нежизнеспособная утопия.

Формально «Разбитый кувшин» — театральная публицистика в чистом виде, местами такая же бесхитростная, как карикатуры Charlie Hebdo. На стене в неопрятном зале суда переливается всеми красками вопиюще неполная карта Евросоюза (спектакль оформлял Олег Головко, бессменный художник Кулябина). Сонный судья вместо простыни кутается в синий флаг со звездами: их тоже меньше, чем нужно. Вальтер заставляет обывателей-провинциалов петь «Оду к радости» — те повинуются, но без энтузиазма. Позорное слушание заканчивается кровавой расправой над негодяем-судьей, которую брюссельский чиновник не в силах остановить. Словом, умозрительный западный гуманизм оказался посрамлен со всеми своими символами, а жестокая и грубая людская натура снова победила.

Мораль понятна, но не слишком убедительна. Даже если Евросоюз и правда вот-вот распадется — почему это непременно говорит о кризисе европейских ценностей? В чем этот кризис выражается и откуда он взялся? А главное, почему московские зрители должны переживать из-за внутренних европейских проблем? «Разбитый кувшин» не дает ответа ни на один из этих вопросов — на выходе получился политизированный спектакль без политической позиции.