«Русскiй романсъ».

Театр Наций.

Режиссер Дмитрий Волкострелов, художник Ксения Перетрухина.

Год русской классики в Театре Наций стартовал интригующе и парадоксально — спектаклем «Русскiй романсъ» Дмитрия Волкострелова, поддержанным Фондом Михаила Прохорова. Интеллектуал и мастер «постдраматических» сюжетов, режиссер, казалось бы, никак не мог вписаться в эту историю. Волкострелов и Пряжко — почти идиома, Вырыпаев, Мюллер или Беккет также его соратники. Но русский романс, почти сброшенный с корабля современности, лишь для украшательства звучащий в спектаклях старой школы? Примета иной, давно канувшей в Лету жизни с ее манерами и человеческими связями. Издевательски высмеянный когда-то поэтом революции в адрес Собинова:

«И выводит

под березкой дохлой —

«Ни слова,

о дру-уг мой,

ни вздо-о-о-о-ха».

Из этих березок постоянный соавтор Волкострелова художник Ксения Перетрухина конструирует пространство спектакля. В центр сказочно-символического, почти «утраченного рая» помещен рояль, стулья для зрителей размещены в хаотичном порядке без всяких примет театральной иерархии. И четыре микрофона по углам пространства — для четырех актрис, одна из которых непременно отсутствует, оставляя лишь свой голос. Во всем этом нет ничего умилительно сентиментального, «декоративного» — Волкострелов и Перетрухина форму и звучание каждого нового спектакля сочиняют с чистого листа, без повторов и канонов. Впрочем, вряд ли их конек — отрицание и вызов. Они ничего не разрушают до основанья, просто оставляют это за скобками своего творчества, чтобы, быть может, когда-нибудь к этому прийти. Как сегодня Дмитрий Волкострелов, например, пришел к давно забытому жанру домашнего, камерного пения-музицирования и волшебным образом сделал его предметом современного спектакля. Наверное, непростого для восприятия того зрителя, которого привлекло только название. Но этот режиссер уже столько сделал для наведения новых коммуникационных мостов между театром и публикой (пожалуй, больше, чем кто-либо другой в современном российском театре), что пора бы и зрителю к этому привыкнуть и начать откликаться. Да это и происходит, ведь в волкостреловских театральных сочинениях нет снобистской позиции, зритель приглашается в процесс творчества, чтобы не оставаться только сторонним наблюдателем, но войти внутрь, поймать нужную волну, а тогда и плыть на ней оказывается не так уж сложно.

Волкострелов, кажется, обладает даром театрального гипноза — не насильственного, но явного для тех, кто желает ему поддаться. И вряд ли оказывается в проигрыше. А уж тем более, если всплывает такая ностальгическая для многих тема. Причем не только для зрителей старшего поколения, ведь жанр романса настолько личностен и лиричен, что способен всколыхнуть затаившиеся глубоко эмоциональные воспоминания любого. Главное — не закрываться от этого в попытке ни на секунду не впасть в «старомодность».

«Русскiй романсъ», кстати, замечательно срифмовался с другой недавней премьерой Театра Наций — спектаклем «#Сонетышекспира» Тимофея Кулябина. Ведь там тоже угадывались тени прошлого — то ли люди, то ли актеры, давно ушедшие, но запечатленные навсегда в зеркале нашей памяти. И если смахнуть с этого зеркала пыль времени, то можно увидеть некое совместное отражение — себя и тени. Да и темы спектаклей весьма схожи — диалог времен, печаль забвения, мысли о смерти, но не столько трагические, сколько парадоксально светлые. И особенно это касается «Русского романса», словно выведшего молодого режиссера из отдельных прежних мрачных сочинений в этот легкий театральный свет. До ожидаемого многими зрителями «концерта» поначалу еще далеко. И рояль молчит. А три актрисы — Алена Бондарчук, Татьяна Волкова и Инна Сухорецкая («за кадром» в нашем спектакле осталась Мария Шашлова) —словно бы пробуют на вкус поэтические строчки, еще не положенные на музыку. Без «выражения», почти медитативно, как ловят губами падающие снежинки. Строчки перемешались, перепутались — пушкинские с ахматовскими, лермонтовские с есенинскими, а многих имен мы и не помним вовсе. И в этом уже есть увлекательная игра — считывать эти шифры, узнавать авторов знакомых строк, вникать в принцип своеобразного поэтического монтажа. А у каждого мини-монолога есть и объединяющее начало — первая строка или даже первое слово: «если бы», «ах, не любил он», «я помню»… Три актрисы и один голос на пленке, и на каждом спектакле это меняется: исчезнувшая возвращается, на время отпуская следующую. А это, в свою очередь, предлагает разные вариации «Русского романса» и желание увидеть-услышать все четыре.

Девушки поначалу одеты и причесаны вполне обыденно, но пройдет совсем немного времени, закончится эта своеобразная прелюдия-увертюра без музыки, и они начнут преображаться на наших глазах. В тех самых очаровательных теней из прошлого: головку каждой украсят локоны или жемчуга, брюки и рубашки сменятся белыми платьями по моде века позапрошлого. А пока идет процесс преображения, они берут белые листочки бумаги и, подсвечивая фонариками, читают то, что было написано прямо перед спектаклем (и ты понимаешь, что каждый последующий спектакль подарит новые откровения). Такой нехитрый девичий «вербатим»: «Вчера на спектакле были мама и брат», «Что-то изменилось во мне после этого вечера»… Волкострелов одновременно сталкивает и объединяет времена, и эти сегодняшние простенькие откровения вдруг начинают звучать, как странички из полудетских дневников былых эпох, где так наивно говорилось о «главном» или «страшном», быть может, совсем не предназначенном для чужих глаз и ушей.

А тем временем рояль обретает своего музыканта (композитор Дмитрий Власик), но привычная ностальгическая музыка еще по-прежнему ждет своего часа. Звуки, шорохи, чуть тронутые струны — продолжается эта причудливая медитация, настройка восприятия, неспешная подготовка к тем изменениям, которые уже почти произошли. Три девушки в белом у рояля — совсем не те, что были какие-то полчаса назад. Изменились не только одежды и прически — другая осанка, иной взгляд, жест. И ты на время словно бы забываешь настоящие имена актрис, хотя романс всегда идет «от первого лица». Только это лицо становится похожим на то смутное отражение в зеркале времени, о котором уже говорилось. И поют они совсем не так, как на «публичных концертах». Режиссеру важно напомнить о домашнем происхождении романса, жанра камерного и аристократического одновременно. Романса раннего, в чистые мотивы которого еще не проникла цыганщина и городская «жестокая» страсть. Кому-то достались женские, кто-то, как Алена Бондарчук, блистательно переведет в дамский регистр шаляпинское «Уймитесь, волнения страсти», кого-то заворожит голос-колокольчик Инны Сухорецкой, кого-то затронет до мурашек романс о светлом принятии смерти, исполненный Татьяной Волковой. Впрочем, во время этого, такого недлинного, «концерта» внутрь происходящего втягиваются, кажется, все без исключения зрители. Даже те, которые нервно вертелись на стульях всю первую часть действия, не слишком хорошо представляя себе, как все это надо понимать и как реагировать. И кто-то даже отваживается на настоящие концертные аплодисменты, здесь, вероятно, не вполне уместные, ведь и «Русскiй романсъ» не вполне концерт. У Дмитрия Волкострелова бывали спектакли разные, его очень часто упрекали в отрицании традиционного театра, рациональной сухости и геометрической продуманности происходящего, напрочь лишенного эмоциональной ценности. Сегодня зрительская эмоция как таковая вообще не очень в чести у многих продвинутых творцов. Но «Русскiй романсъ» открыл новые грани как в творчестве самого режиссера, одного из самых интересных в отечественном театре, так и в самом понятии «современный спектакль». И показал, что их там еще — огромное множество, причем без отрицательных, но с одними лишь утвердительными акцентами. А то, что Театр Наций дает молодым режиссерам свободу эксперимента, право не только на победу, но и на возможную ошибку, заслуживает отдельного уважения. Но в данном случае об ошибке, конечно, говорить не приходится.