Когда берешься за новую роль, всегда надеешься, что твоя работа будет интересна зрителю. Обладательница «Хрустальной Турандот», «Золотого орла» и «Белого слона», Юлия Пересильд предпочитает говорить о творчестве, всячески избегая тем личной жизни На днях в Театре наций вышел новый спектакль с вашим участием – «Электра». Название это знают многие, но тронет ли античная трагедия зрителя XXI века, на которого и без того ежедневно выливаются тонны негативной информации? – Когда берешься за новую роль, всегда надеешься, что твоя работа будет интересна зрителю. Любовь, ненависть, месть – чувства, известные в любом столетии. На негатив, на трагедию перестаешь реагировать, если, как вы сказали, они идут на тебя потоком. А мы делали спектакль о судьбах нескольких людей, поставленных перед очень трудным выбором. И если для зрителя, жившего 2500 лет назад, все объяснялось волей рока, то тем, кто придет к нам на спектакль, придется самим думать, насколько выбор продиктован богом, а насколько является собственным решением человека. Электра вроде бы отрицательный персонаж, но мне ее жаль. Несмотря на то, что принять ее логику – логику человека, мстящего матери и ее любовнику за убийство отца, – было очень непросто. Я считаю, что месть бесплодна, даже совершившись, она не восстанавливает ни гармонии, ни справедливости. – Зачем, по-вашему, сегодня человеку идти в театр? – Можно все свести к тому, что в театре приятно посмеяться, поплакать и выйти оттуда в хорошем настроении. Так что как минимум для этого. Но есть и другой театр, дающий новые идеи, почву для размышлений. Мне кажется, в театр сегодня идут за эмоциями, которых нигде больше получить нельзя. И еще для того, чтобы задать вопросы самому себе. Кто-то ответит иначе, вариантов, наверное, может быть много. Но раз зрительные залы полны, значит, театр людям зачем-то нужен. – Вы играете в нескольких театрах: на Малой Бронной, в Театре наций... Осесть в каком-то одном не хочется? – Я признаю две формы театра. Либо это театр-семья, то есть театр-студия, каким когда-то был «Современник», некоторое время – Малый драматический Додина, какими и сейчас остаются «фоменки» и «женовачи». Там люди дышат одним воздухом, работают не ради денег или личной славы, а за идею. Либо люди собираются на проект, когда им интересен режиссер, пьеса, драматург. Когда им, в конце концов, интересно друг с другом, и они хотят открыть для себя что-то новое. Других форм театра я очень боюсь. В репертуарном театре обычно большая труппа, и судьба каждого артиста на годы вперед зависит от художественного руководителя. Вот вывешивает худрук приказ с распределением, а я назначенную мне роль играть не хочу, мне она, допустим, неинтересна. Отказаться не могу: я же в штате, мне зарплату платят. Но если мне неинтересно, как же я работать-то буду? По сути, репертуарный театр является такой машиной по производству спектаклей, в которой винтики-актеры должны вращаться так, как им предназначено. Конечно, театр – это работа, но я не могу и не хочу к ней относиться по принципу «рабочий день начался – рабочий день кончился». – И в театре, и в кино вам везет на партнеров: Евгений Миронов, Владимир Машков, Лия Ахеджакова. Что вы в парт­нерстве цените превыше всего, без чего оно для вас невозможно? – Без умения слушать и слышать друг друга. Оно становится в нашем мире все более редким. Не только в нашей профессии, но вообще в отношениях между людьми. Говорить самому легче и приятней, чем слушать другого. Ведь тогда придется прилагать усилия, чтобы понять его образ мыслей, его логику. Признать, что он имеет право на мнение, категорически не совпадающее с твоим собственным, и, что еще сложнее, признать, что ты можешь в каких-то случаях быть неправ. Это тяжелый труд, а людей всеми возможными способами призывают жить легко, не напрягаясь. – Актеры нередко признаются, что свою профессию одновременно и любят, и ненавидят. У вас так бывает? – Я очень люблю свою профессию. Но когда в средствах массовой информации тебя или твоих друзей поливают грязью, вытаскивают на всеобщее обозрение грязное белье, становится обидно: кто им дал право? Разбирать мою творческую жизнь – пожалуйста, а влезать в личную никто права не имеет. Когда я начинаю этим возмущаться, часто слышу в ответ: у тебя такая профессия, она обязывает. А где это написано, что обязывает? Вот тогда становится противно. Особенно когда достоянием гласности делают трагические моменты твоей жизни. Понимаешь, что все равно СМИ этим воспользуются не для того, чтобы выразить сочувствие, а чтобы посмаковать очередную новость. Это страшно, и в такие моменты любимая профессия кажется отвратительной, ты не можешь ни шагу сделать без чужого надзора. Тебе уже вынесли приговор: каждое ваше слово может быть использовано против вас. Есть еще одна ситуация, когда я свою профессию ненавижу. Когда приходится иметь дело с непрофессионалами. Имею в виду не только актеров, но и людей других специальностей, на которых держится театр и кино: гримеры, костюмеры, бутафоры. Конфликтовать с людьми я не люблю, а в таких случаях приходится. – Есть ли актеры, которые служат для вас примером? – Я следую поговорке: «Не сотвори себе кумира», – но у меня не то чтобы их не было вообще, просто они меняются в зависимости от новых увиденных фильмов и спектаклей. Когда я зритель, легко могу увлечься чьей-то работой. – На что еще кроме профессии и близких вам хватает времени? – Ни на что. Когда меня спрашивают: вяжете ли вы крючком, ходите ли на лыжах и т.д., – мне нечего ответить. На сегодняшний день я разрываюсь между домом и театром. Свободным, если его можно так назвать, остается только время дороги туда и обратно. Тогда слушаю музыку или размышляю о чем-то своем. Возможно, когда-нибудь в моей жизни наступят иные времена, и я свяжу что-нибудь крючком. – А читать успеваете? – Время от времени перечитываю Гоголя, чеховские рассказы, стихотворения Пушкина или его сказки – просто чтобы насладиться языком, характерами. Я люблю неспешное чтение, когда можно часок почитать, потом полежать, подумать, снова почитать. Но такая возможность выпадает нечасто. Если говорить о чтении как о способе быть в курсе того, что происходит в мире, не потерять ощущение себя в пространстве, то это совсем другой ритм. Вот было некое движение вокруг Захара Прилепина – прочитала его рассказы и несколько повестей. Но, честно говоря, когда работаешь над спектаклем, на постороннюю литературу не отвлекаешься – времени жалко. Читаешь то, что нужно для работы. На этот раз прочла почти всего Еврипида – не только «Электру», но и «Орестею», «Ифигению в Авлиде», – Софокла, несколько современных переложений этого мифа. Так получилось, что в Театре наций у меня вышли три премьеры подряд: перед «Электрой» были еще «Женихи» и «Фрекен Жюли». Вот сейчас спектакль выпустим, я и книжки почитаю, и в театр схожу. По крайне мере очень на это надеюсь. – Удается совмещать творчество с домашними делами? – Насколько мне это удается, мы поймем, когда вырастут дети. Надеюсь, что удается, хотя, конечно, хотелось бы больше проводить времени с близкими. Вот на что совсем времени не хватает, так это на какие-то приятные женские мелочи, вроде спа или массажа. Но пока меня это не слишком огорчает. Наше досье Юлия Пересильд Актриса Родилась в 1984 году в Пскове. Окончила курс Олега Кудряшова в Российской академии театрального искусства. Сотрудничает с театрами «Школа современной пьесы», на Малой Бронной и Театром наций. В 2010 году получила премию «Хрустальная Турандот» за роль в спектакле «Варшавская мелодия». Как киноактриса Юлия Пересильд прославилась после выхода фильма Алексея Учителя «Край» (2010), за роль в котором она получила сразу две награды – «Белого слона» и «Нику». Не замужем.