В новом психоделическом спектакле Филиппа Григорьяна по пьесе Гоголя играют Ксения Собчак и Максим Виторган, а фоном для хрестоматийных сцен служат Кремль, шаурма и омоновцы. Алексей Киселев наблюдал за тем, как сценические фокусы оказались важнее смысла.

У господина Подколесина все хорошо. Живет он в роскошных интерьерах умного дома с видом на Кремль, а необременительное руководство нефтяной компанией позволяет ему с головой погружаться в благостное наслаждение бездельем и одиночеством. Впрочем, есть у него два верных друга: непоседливый мужичище Кочкарев, килограммами употребляющий кокаин, героин и малоизвестные стимуляторы, а также розовый плюшевый медведь. Эти двое и поведут его, 45-летнего инфантильного холостяка, к потенциальной невесте, на пути к которой им предстоит преодолеть сопротивление тонкого зеленого пехотинца, толстого черного омоновца, старого ветерана в скафандре и золотой свахи с косой. Последнюю играет, дебютируя в качестве театральной актрисы, Ксения Собчак.

Однако в центре внимания одиозного представления оказалось не актерское дарование популярной журналистки, не выверенная многоступенчатая работа Максима Виторгана в главной роли и даже не неистовство Виталия Хаева в образе Кочкарева. Более того, за скобками остался собственно гоголевский абсурд, ровно как и выпуклые фразеологизмы текста (а текст, к слову, оставлен без малейших изменений и сокращений), которые попросту пробалтываются. Бенефициантом премьеры стала команда художников: создатель фантастических гротескных костюмов Галя Солодовникова и авторы обильного мультообразного видеоконтента Мария и Александра Ястребовы. И, собственно, сам режиссер Филипп Григорьян, традиционно выступающий и в качестве сценографа. Иными словами, визуальный текст «Женитьбы» одерживает сокрушительную победу над драматургическим.

Удивительным образом такое смещение акцентов выявило в гоголевской пьесе кое-что неожиданное. Например, за глупыми именами и манерами карикатурных женихов, немудрено упустить из виду лежащую на поверхности данность: все они — стражи закона, порядка и государственных интересов. Кажется, впервые настолько очевиден стал этот момент тотальной милитаризации вокруг одной маленькой частной жизни: появление упакованного в гигантский бронежилет экзекутора Яичницы (Олег Комаров мастерски копирует наглый лаконизм бюрократических монстров) предваряется визитом бравых омоновцев-телохранителей, а отставной пехотный офицер Анучкин (Антон Ескин, замечательный артист) прибывает на смотрины в партии «Груз-200». Ряд вопросов вызывает разве что образ маразматического ветерана Жевакина (Сиргей Пинегин), говорящего голосом «новой русской бабки». Так или иначе, когда к напряженной расфуфыренной Агафье Тихоновне (Анна Уколова) заявляются три ужасных солдафона и один бесхарактерный инфантил, кажется, пьеса Гоголя несколько приоткрывает свою темную сторону.

Григорьян, представляющий собой редкий вид режиссера-дизайнера, привык выкручивать яркость одновременно с контрастностью. Лучший способ раскрасить в ядовитые цвета затхлый мир гоголевской пьесы (произведение предложил автору Театр наций, посвятивший этот сезон русской классике) — накормить персонажей галлюциногенами. Так приключения Подколесина и Кочкарева превратились в тягостный трип в ларьке с шаурмой — кем, как не продавщицей, должна работать простая одинокая русская женщина. И, разумеется, обстоятельство измененного сознания главных героев позволяет по-монтипайтоновски обосновать всякую реплику и поворот сюжета лучезарной логикой Хантера Томпсона. Просто чтобы не спотыкаться о Гоголя.

Спектакль до отказа набит мотивированными и немотивированными трюками и фокусами: у одного вываливаются кишки, у другого меняется голос, третий врос в стену, а четвертый носится с дым-машиной. А обилие двухмерной бутафории плюс восьмибитные джинглы ненароком передают привет «Копам в огне».

Вообще же, вопросы интерпретации и жизни гоголевского текста и мутирующего восприятия этого текста, который нам сегодня проще понять через Хармса (как, например, поступил с Рабле Константин Богомолов на этой же сцене в своем «Гаргантюа и Пантагрюэле»), Григорьяна, кажется, совершенно не заботят. Текст ему катастрофически мешает, режиссер цепляется за всякую мало-мальски подходящую возможность досочинить какой-нибудь немой этюд; в результате в двухактном спектакле образовалось аж три эпилога.

Не заботят его и собственно актерские работы — исполнителей он расставляет как живые скульптуры посреди безукоризненной кислотной декорации. Строго говоря, знание того, что под вон тем золотым костюмом скрывается Ксения Собчак, не дает ни зрителю, ни спектаклю решительно ничего (кроме бесконечных обвинений Театра наций некоторыми СМИ в якобы заоблачном гонораре исполнительницы, а также дикого плаката, появившегося сегодня напротив театра). Григорьяну-художнику, занимающемуся оживлением объемных картин, кажется, непринципиальным: Собчак или Майкл Джексон выполняет входы и выходы. Впрочем, ряд нехитрых телодвижений и пара монологов Ксении даются на удивление легко, что для дебютанта подвиг.

В заглавной песне «Петли пристрастия» альбома «Всем доволен» в емкой форме содержится все то, что изобретательно выдавил из Гоголя Григорьян. Песня — про социально и финансово устроенного человека, измученного странным ощущением, что что-то в его жизни категорически не то. Об этом ключевой, истеричный монолог молчавшего весь спектакль безвольного Подколесина, которого так не вовремя стало отпускать, так не вовремя придавило осознанием, что пресловутое «не то» — это та самая смерть, что приходила пару часов назад, притворившись свахой. И там, где у «Петли» затяжной, отчаянный вопль, в «Женитьбе» не менее затяжная и отчаянная кода, умножающая безответственный монтаж аттракционов не только на экзистенциальный, но и на гражданский пафос.

И совершенно неважно, что Филипп Григорьян недавно поставил спектакль ровно о том же — «Сияние» в Château de Fantômas, с таким же Кремлем на фоне и таким же ходячим мишуткой, где вместо пьесы Гоголя — песни Егора Летова. Важно, что актуальный театр, работающий с чем угодно, только не с хрестоматийной драматургией, ставит перед собой задачу пройти проверку классическим текстом, применяя найденные на совершенно других территориях методы, попутно оттачивая собственный стиль. Проверка пройдена, со стилем все прекрасно; остается надеяться на новый уровень, где миссии несколько фундаментальнее.