Евгений Миронов стал суперзвездой довольно давно. Если нужен хороший драматический актер, нужно звать Миронова — это знает, наверное, каждый российский режиссер.

Но до широкого зрителя фильмы с его участием доходили редко. По-настоящему знаменитым Миронов проснулся только после роли князя Мышкина.

Тишайший князь Мышкин сильно удивил артиста Миронова. Вернее, не сам князь, а то, что с нашими людьми случилось после того, как Миронов его сыграл в телевизионном сериале „Идиот”. Случилась всеобщая любовь и даже обожание. „Он же абсолютно положительный герой, — недоумевает вслух Женя. — Такой положительный, что дальше некуда. Обычно людям это скучно становится через пять минут, и они скорее на другой канал переключают, ищут там себе что-нибудь демоническое. А тут я письма получаю: нам так было интересно, смотрели не отрываясь Поразительное дело”. „Вам электронные письма пишут или как раньше, в конвертах?” — уточняю зачем-то я. „В конвертах. Сайт у меня тоже есть, поклонницы сделали. Но я там не часто бываю”. — „И что, отвечаете на письма?” — „Нет, никогда. Каюсь. Ответишь на письмо — значит, обязательно получишь ответ на свой ответ. Уже переписка получается. А на нее у меня ни времени, ни сил. Правда, на сайте два раза отвечал”.

Время терять Евгений Миронов не любит. Да у него и нет времени. Он трудится. Двадцать четыре часа в сутки без перерыва. Это он рассказал мне, когда я спросил, за что он свою профессию ненавидит. Ведь не бывает так, чтобы только любить. Тем более от любви один шаг известно куда. „За что люблю, за то же и ненавижу”, — признался Женя и все объяснил про свою трудовую вахту. Во сне, представьте, он тоже про роль думает. Фрейд не поверил бы, но я верю. Миронов, не просыпаясь, ищет новые ходы и нестандартные решения. Вождь и бог русского театра Константин Сергеевич Станиславский, сочинивший ученый труд „Работа актера над собой”, такой рабочий график из гроба явно одобряет. А Женя себя не очень одобряет. „Бывает, чувствую, что уже пустой, как барабан. Ни-че-го внутри. А брать неоткуда”. — „Как же неоткуда? Столько всего вокруг”. — „Так ведь нет никакой возможности плюнуть на все. Остановиться, оглянуться”. „Ну, возможность плюнуть всегда есть”, — со знанием дела возражаю я. „Выходит, я трушу, — не щадит себя Женя. — Но когда предложения сыпятся одно за другим, и такие интересные, очень трудно отказаться. Слишком велико искушение”. Сыпаться стало в 1991-м, после „Любви”, где Миронов сыграл, как спел, роль славного рабоче-крестьянского мальчика Саши, которому пришло время превращаться в мужчину — во всех смыслах. И потом с места в карьер: „Анкор, еще анкор!”, „Лимита”, „Мусульманин”, „Утомленные солнцем”, „Дневник его жены” — что ни громкий фильм, то обязательно Миронов в кадре и в титрах. А то еще и с призом в руках: на „Кинотавре” — за Сашу, на „Нике” — за лохматого компьютерщика из „Лимиты”, на „Созвездии” — за эпизодического танкистика из „Утомленных”. Театр тоже не отстает, грузит собой по полной программе. Груз все больше с классической маркировкой. Иван Карамазов, Орест, Гамлет, совсем недавний Лопахин — в компании с киношным Хлестаковым и телевизионным Мышкиным представительный получается отряд. Без случайных лиц. И на каждого надо время, один Мышкин полгода съел вчистую — откуда взяться минуте, чтоб остановиться-оглянуться? Тем более в переписку с поклонницами вступать. Или в разговоры журналистами. Как правило, он этого избегает. Интервью не дает, от фотосессий уклоняется. „Соглашаюсь пару раз в году, не чаще. Просто вдруг возникает ситуация, что почему-то не могу отказать”. Значит, мне повезло, раз со мной такая ситуация возникла. Если в этом году до меня кто-то уже успел к Миронову просочиться, то я - вообще последний. Лимит исчерпан.

Правда, поначалу он и мне хотел отказать. „Давайте, — говорит, — отвечу по-быстренькому на ваши вопросы. Что там у вас? Рассказать, над чем сейчас работаю?” „Ну да, — обиделся я. — А потом еще смешные случаи на съемочной площадке, и чтоб вы что-нибудь пожелали нашим читателям. Пускай к вам „Комсомолка“ с „Комсомольцем“ за этим ходят”. „Знаешь, они уже все сами напечатали, ни о чем не спрашивая”, — засмеялся он в ответ, непринужденно перейдя на „ты” в одностороннем порядке.

В человеческом разговоре Миронов мне не отказал — вот вы сейчас идете по следам этого разговора. А от ролей он все же иногда отказывается. Даже не иногда, а часто. Не только потому, что спрос на него превышает его возможности, но и по идейным мотивам. „Вот вы только что Иваном Бездомным в „Мастере и Маргарите“ побрезговали, — проявляю я осведомленность. — Зачем?” — „Роль неинтересная. Сама по себе она хорошая, даже замечательная, но мне сейчас не интересна. После князя Мышкина мне надо было совсем в другую сторону двинуться. Я предложил сыграть Коровьева, режиссер на это не пошел, у него другое видение, и я не сильно расстроился. Значит, в этой истории для меня роли нет”. Хорошо актеру Миронову: может такими ролями, как Бездомный, бросаться. Другой бы вцепился зубами. А Миронов знает, что не последняя. Но говорит, что дело не в этом. Он не любит расхожих разговоров про „зависимую профессию”. Стоило мне об этом заикнуться, как Женя меня резко прервал: „Почему зависимая? Я очень серьезно отношусь к ней. Это мое главное дело, это мой, простите за громкие слова, путь. И я сам решаю, куда мне идти”.- „Но есть режиссерский замысел. Вам нужно в него войти”. — „Можно и не входить. Надо договориться. Режиссер должен меня убедить в своей правоте. Бывают режиссеры, которые твое представление разбивают в пух и прах. Мне повезло, я с ними встречался. И понимал, что я просто мелкий муравей”. — „Вы человек убеждаемый?” — „Я вменяемый”. Вменяемость позволяет ему понимать про себя важные вещи. Например, что профессия превращает его в эгоцентрика. Он думает о работе, а работа — это роли, а роли он из себя делает, из собственного материала. Вот и получается, что он постоянно думает о себе. „Это не значит, что я нарцисс. Я не любуюсь собой, я себя изучаю. Но сосредоточенность на себе — это неправильно”. Еще он заметил, что после Мышкина стал жестче. Во время съемок добыл из себя такие промышленные количества добра, что, вернувшись в реальность, ощутил потребность все компенсировать. Миронов говорит, что пустился тогда во все тяжкие. Я дипломатично не уточняю, что это были за тяжкие, а он мысль не развивает. Зато рассказывает поучительный случай. „Мне позвонил один приятель и рассказал, что поругался со своим другом. Тот сильно его обидел, предал. Оба, кстати, очень известные люди. И вот спустя год этот предавший человек ему звонит: мне нужна твоя помощь, давай съездим на кладбище, ограду поправить. В первую секунду, говорит приятель, я думал, что разорву трубку на части. Вот так, не извинившись Но в следующую секунду мелькает мысль: а как Мышкин поступил бы в такой ситуации? И он понимает, что Мышкин не только простил бы, а ринулся бы на эту встречу с цветами и шампанским”. „На кладбище?” — живо интересуюсь я. — „Ну это условно говоря. Мой товарищ так и сделал”. — „Вы бы тоже так — с цветами и шампанским?” — „Не знаю. Врать не буду. Не знаю”.