Обозреватель «Культуры», примерив маску Маши-Муму, расспросила Алексея Верткова о новой постановке, о роли Воланда и о том, не страшно ли связываться с мистикой.
культура: В программке Ваша роль названа «Охотник». Так все-таки кто он, Ваш персонаж?
Вертков: Сложно сказать. Я и охотник, и Тургенев, и я сам как артист. Передатчик — вот кто.
культура: В спектакле Маша Вас спрашивает: «Как же ты играешь Тургенева без бороды?» Не могли бы все-таки ответить на этот вопрос?
Вертков: Когда есть борода, это такое мучение клеить ее. Думаешь, уж лучше бы совсем без нее обойтись. Вообще, комедия дель арте подразумевает не совсем привычное существование. Такого Тургенева раньше точно никто не ставил.
культура: Вас все знают как артиста студии Сергея Женовача. Почему решились сыграть на чужом поле?
Вертков: Позвали, вот и решил попробовать. Любой артист всегда открыт для предложений, ведь это хорошо, когда зовут, бывает же и иначе. Наш брат, актер, особо-то не выбирает. Но мне везет, интересный материал попадается значительно чаще, чем неинтересный. В прошлом году состоялась премьера на родной сцене — «Мастер и Маргарита», после этого Александр Молочников позвал в МХТ в спектакль «Светлый путь 19.17», и вот теперь Театр Наций. Третья премьера подряд. Разные люди, разные художники. Все отличается. Каждый раз открываешь для себя что-то, чего никогда прежде не делал, что казалось тебе неподъемным.
культура: Однако прежде Вас можно было увидеть только в СТИ...
Вертков: Просто в театре паспорта наши забрали, и только в этом году отдали. Мол, делайте, что хотите.
культура: А если серьезно, как Сергей Васильевич относится к тому, что его ведущий актер играет на других площадках?
Вертков: Это, конечно, лучше у него спрашивать. Но вроде бы нормально, даже поддерживает. В кино же он нас сниматься отпускает, так почему должен быть против театральных проектов?
культура: Вы окончили мастерскую Женовача и уже больше десяти лет служите под его руководством. Какой главный урок он Вам дал?
Вертков: В СТИ я уже 12 лет. Конечно, как мастер Сергей Васильевич дал мне очень много, можно сказать, все. Ты же растешь вместе с новыми ролями. Каждая работает на внутренний рост, задает какую-то планку, позволяет подняться на новую высоту. Допустим, постановка «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева стала для нас полной неожиданностью. Такая вещь не для театра, но у Женовача появилась идея, он увидел в роли Венички меня. И вот уже почти шесть лет спектаклю.
культура: Специально ехали из родного Новосибирска поступать к Женовачу?
Вертков: Нет, тогда я даже не знал, кто он такой... Поступал в ГИТИС просто, чтобы поступить, хотелось учиться дальше, развиваться в профессии. После окончания Новосибирского театрального училища была возможность остаться в местном театре драмы, которым руководил наш мастер Сергей Афанасьев. Мы еще студентами играли в спектаклях, мои однокурсники и сейчас там работают. Мне же показалось, что я не готов еще быть настоящим артистом, хотелось еще поучиться. Все-таки Новосибирское училище — это не высшее образование. А мне знаний хотелось, каких-то открытий.
культура: Вы сказали, что были не готовы стать настоящим артистом. Что Вы вкладываете в это понятие?
Вертков: Быть артистом — это как минимум любить то, что делаешь, не тяготиться этим. Мне говорят, «как у тебя сил хватает на все эти спектакли». А я бы сказал, что в процессе работы энергии только прибавляется. Вот мы сейчас выпускаем «Му-Му». Конечно, и волнение есть, и неуверенность. Как все пройдет? Прочтется? Не будет ли скучно? От этих размышлений никуда не деться, но всем этим нужно вдохновляться, все это нужно любить. Работа должна быть в удовольствие, не тяготить, чтобы хотелось каждое утро приходить на репетицию, ждать спектакля. Станиславский, кажется, говорил, что в театре нужно существовать: «Проще, легче, выше, веселее».
культура: А разве со временем не приходит определенная уверенность в своих силах?
Вертков: У меня нет. Напротив, появилось еще больше волнения, потому что от тебя чего-то ждут. Ты волей-неволей это чувствуешь. Чего они ждут-то, я и сам не знаю, чего от себя ждать.
культура: Женовач только что согласился возглавить МХТ имени Чехова. Как отнеслись к этой новости в СТИ?
Вертков: У нас пока ничего не поменялось, спектакли идут. Сергей Васильевич готовит премьеру «Трех сестер», активно репетирует.
культура: Не тяжело ему будет совмещать две столь серьезные площадки?
Вертков: Не знаю, МХТ никогда не был театром одного режиссера. Там всегда кто-то делает спектакли. В СТИ было иначе. Сергей Васильевич за все эти годы никого не приглашал ставить, может, теперь это изменится. Думаю, будет неплохо для нашей труппы.
культура: В спектакле Маша спрашивает Вашего героя: «Леша, а помнишь, ты Воланда играл?» Трудно было подступиться к роли Мессира?
Вертков: За эту вещь вообще трудно браться. Она одна из неподъемных, тяжелых, глобальных. Не для театра и не для кино. Но, с другой стороны, это же наш взгляд на роман Булгакова, так почему бы нет. Не знаю, насколько это получилось. Понятно, что кому-то понравится, кому-то нет, но это же нормально. Ну, хорошо, всем понравилось, а одному нет. Значит, все было зря? Или, наоборот, одному понравилось, а у остальных не пошло. Неужели опять-таки напрасно работали?
культура: Когда готовились к роли, смотрели, как Воланда играли Ваши предшественники — Смехов, Гафт, Басилашвили?
Вертков: Конечно, но специально не повторял ни Басилашвили, ни Гафта, ни Смехова. С Вениамином Борисовичем мы приятельствуем, у нас было несколько работ совместных для телевидения, и, конечно, я брал у него какие-то консультации. Что говорил? Пусть это остается при нас. Спектакли «Таганки» и СТИ абсолютно разные, их даже сравнивать нельзя. Разве, может быть, у них Воланд более удачный получился!?
культура: А каким Вы его видите? И на Ваш взгляд, почему он многим читателям кажется столь притягательным?
Вертков: Как может быть Сатана притягательным? Дело, скорее, в другом. В романе Воланд кажется самым справедливым из всех. Появляется в таком месте и в такое время, когда сносят храмы, сжигают Евангелие, расстреливают священников, не верят в Бога. Мало того, не верят — активно противостоят Его воле. Вот Воланд и является посмотреть, насколько далеко люди могут зайти в своем безверии. Он предостерегает, предупреждает, что ничего от человека не зависит, масло-то пролито. Воланд — эдакий передатчик между Богом и людьми на земле. Он ведь даже не судья, судья — Всевышний. Воланд же не случайно получает указание, чтобы Мастера оставили в покое. Он просто исполнитель. Есть мнение, что все эти события романа происходят в Страстную неделю. Воланд не может остаться, когда Христос воскреснет, ему не позволено, и он улетает на Луну или где он там обитает. Конечно, в спектакле этого нет, но это то, о чем я размышляю, что пытаюсь ролью донести до зрителя.
культура: А не страшно играть такого персонажа?
Вертков: Страшно. Но полностью отгородиться от зла нельзя, оно всегда где-то рядом. Мне бабушка говорила, Царство ей небесное: «Помни, что у тебя справа на плече ангел сидит, а слева — чертик». Даже если стряхнешь, все равно они вернутся. Все рядом существует, белое и черное. И у Булгакова есть эта мысль: что бы делало твое добро, если бы зла не существовало. Представьте, все время день, а ночи нет, все время лето, нет зимы, снега. Так и со злом. С этим надо научиться жить, иметь это в виду, но стараться быть светлым в поступках, размышлениях и делах.