Самая громкая премьера нового года, она же дебют театральной компании Евгения Миронова, — „Фигаро. События одного дня” — оказалась, пожалуй, и самой спорной. И к тому же, возможно, крайне опасной для самого Миронова.
Сложно критиковать спектакль, когда его главный герой и идеолог попал в больницу в результате перенапряжения, вызванного нездоровым ажиотажем вокруг деятельности новорожденной театральной компании. Артиста всякий может обидеть. Как-то не хочется быть этим всяким и бить ногами лежачего. И все же истина дороже. Да и Евгений Миронов, человек, безусловно, талантливый, может спокойно пропустить все нижесказанное мимо ушей: если „Фигаро” не зачтется к вящей славе артиста, за спиной Миронова достанет славных дел. Хотя с финансовой стороны проекту гарантирован успех, на Миронова с Серебренниковым народ никаких денег не пожалеет, тем более что зрительский интерес подогревается перманентным скандалом вокруг Театра наций.

И все же, если вы спросите, советую ли я заплатить $100 за билет на этот спектакль, чтобы, скажем, сделать подарок любимой или приобщить ребенка к классике, я твердо отвечу: не стоит. Постановку „вытягивает” лишь звездный состав актеров. Но если бы в программке не были указаны звездные имена режиссера Кирилла Серебренникова, сценографа Николая Симонова (его эстетика 70-х, так пришедшаяся ко двору в мхатовском спектакле „Лес”, здесь откровенно раздражает своей неосмысленностью); если бы Фигаро играл не сам Евгений Миронов, Марселину и Бартоло — не Лия Ахеджакова с Авангардом Леонтьевым, а графа с графиней — не Елена Морозова и Виталий Хаев, то все, что происходит на сцене, тянуло бы на средней руки капустник.

Не будь у творческого союза Миронов-Серебренников интересного опыта „Господ Головлевых” и театрально-киношного флера славы, досталось бы им от критиков гораздо серьезней: за откровенные штампы в постановке, халтурную игру, отсутствие голосов, примитивные шутки и всепроникающую пошлость. Чего только стоит надрывное исполнение Мироновым французского шансона Сержа Генсбура или „эротические” намеки немолодой Ахеджаковой, которые просто пугают: геронтофилией страдают лишь избранные эстеты.

„Осовремененный” текст Марии Зониной, использованный вместо классического перевода Николая Любимова, мягко говоря, оставляет желать лучшего. В новой версии все действующие лица не только заговорили прозой (лишь „интеллигентка” графиня изредка сбивается на стихи Ахматовой и Пастернака), но их речь, не без вмешательства Кирилла Серебренникова, запестрела „актуальными” высказываниями и анекдотами. Фигаро тщательно перечисляет ингредиенты для салата оливье: „Горошек, 5 банок, картошка, майонез забыли…”, — и оный салат, который режут и едят на протяжении всего 4-часового действа, становится чуть ли не главным действующим лицом. Керубино (Александр Новин) говорит: „Типа сидим мы такие, с Фаншеттой, а тут, блин, граф ” А уж когда его, Керубино, собираются отправить в армию, то плоскости шуток и прибауток над новобранцем обзавидовался бы сам прапорщик Шматко из телесериала „Солдаты”. Плосковата и замена хрестоматийного God damn it на fuск you в рассуждениях Фигаро о тонкостях английского языка.

Вряд ли Пушкин, ставивший на одну доску с брызгами шампанского искрометный юмор Бомарше, посоветовал бы данный спектакль в качестве борьбы со сплином. Нет и в помине в герое нынешней постановки „легкости бытия”, присущей Фигаро Андрея Миронова, как нет и веселой перестроечной актуальности ленкомовского Фигаро Дмитрия Певцова.

Фигаро Евгения Миронова не веришь ни на грош, когда он рассуждает о „легкости своего характера” (несмотря на все балетные антраша со стола на паркет и обратно), зато нет ни тени сомнения, что этот цирюльник в состоянии прирезать недалекого графа опасной бритвой во время утреннего туалета, да и спалить беседку (которую он методично поливает бензином) с „неверной” невестой и ее соблазнителем ему тоже по зубам.

Отчасти проясняет все монолог: „И вообще, кто такой этот „я“, о котором я так пекусь?”. В нем герой Миронова рассказывает, что невозможно перехитрить судьбу, как трудно пробиться наверх, за что приходится расплачиваться своим достоинством и что все эти унижения не компенсируются никакими победами. Эти слова вкупе с рассуждениями о том, что все в этой жизни достигается исключительно через постель, немного примиряют с жестким и совсем не романтичным героем пьесы.