Женитьба Н. Гоголя в театре Наций.
  Правду сказать, когда я узнала, что в Женитьбе театра Наций играет Ксения Собчак, я подумала: масскультура берет свое. Конечно же - медийное лицо. Персонаж с громкой и скандальной репутацией. Стало быть, театру нужна касса и привлечение публики. Но на деле все оказалось глубже и серьезнее.
  
  Когда начался спектакль, сразу возникло ощущение чего-то необычного и остроумного. Вот вышла Ксения Собчак (сваха) в гламурном костюме, обтягивающем ее длинные ноги, с каким-то замысловатым головным убором на голове. Сваха не сваха, а что-то от современной предприимчивой аферистки, такая и сеансы магии может давать с гарантией 500%, как пишут в несерьезных рекламных газетках (впрочем, где сейчас газетки серьезные?), и гадать и вообще черт его знает, чем еще заниматься. А если надо и ситуация обострится, то может и револьвер выставить и дать несколько залпов, от которых, впрочем, никто не умирает, ведь это все же комедия. По некоторым репликам и реакциям Собчак чувствуется, что она понимает, что играет. Чувствуется ее отношение к образу, она не перевоплощается, как это положено по законам традиционного психологического театра, а держит свой образ на некоторой дистанции. Так играет не только Собчак, но и другие актеры.

  Вот, например Кочкарев (Виталий Хаев). Обычно режиссеры задаются вопросом, а чего это Кочкарев суетится, где мотив его странной и страстной энергии, с которой он пускается в трудное предприятие женитьбы Подколесина? Да еще и у свахи перебивает инициативу? В какой-то момент Кочкарев - присев на корточки и немножко в раздумье очень искренно признается, что и сам не знает, почему это он во все это бессмысленное дело ввязался. То есть мотива нет. Персонажи здесь действуют не столько движимые какими-то внутренними мотивами, сколько некими внешними шаблонами. Или, как сказано в программке со слов режиссера Филиппа Григорьяна - єстереотипами массовой культуры?. То есть Григорьян погружает гоголевских персонажей в архисовременный контекст, который панорамой проносится по заднику сцены: мелькают манящие виды городов мира - Парижа, Дели, и, конечно, Москвы с ее вечно красными кремлевскими звездами. Вся сцена светится ядовитыми химическими психоделическими цветами. Кочкарев в бешеном азарте поглощает белый порошок, который клубится огромным облаком по всей сцене. Ну и так далее. То есть приметы нашей гламурной жизни, так манящей скромных российских обывателей со страниц глянцевых журналов, налицо. Эти персонажи, созданные утрированными преувеличенными средствами, - это некие маски, а не люди (в смысле опять же технологии создания, то есть с вживанием во внутренний мир и всяческими мотивировками, о чем уже говорилось). А персонажи массовой культуры именно таковы - маски, герои шаблонов и стереотипов, моды и трендов, всяческой подражательности.

  Вообще Гоголь в этом спектакле вдруг оказался близким автором русскому авангарду, который у нас в свое время был вырезан на корню (многих расстреляли, ну это история известная). Такое возникло ощущение, что это именно авангард. Мы, то есть наш театр, как будто нагнал идущую далеко впереди европейскую сцену с ее абсурдизмом, Пинтером и иже с ними. И такое ощущение возникло не только на этом спектакле. Но и на спектакле Сергея Женовача, который поставил тоже в свое время подвергавшегося репрессиям и запретам русского авангардиста Николая Эрдмана. Вообще театр наш, как видно, оживился. Взял какое-то новое дыхание, что отрадно и. конечно, вселяет надежды.

  Но еще раз о персонажах массовой культуры. Их изобразить можно только в стиллистике авангарда (абсурда). А не в стиллистике психологического театра, который уже остался в прошлом. Вот этим спектакль и замечателен. Он решен в точной стиллистике, соответсвующей и автору, как это не покажется странным, и современности. Что касается автора, то обращаешь внимание на то, что все гоголевские презабавные реплики, сочный язык, неожиданные метафоры и смешные алогизмы, тут звучат удивительно естественно. Потому что это опять же не психологически мотивированная речь с подтекстом, а каскад острословия и остроумия, с помощью которого только и можно охарактеризовать всех этих утрированных персонажей типа Жевакина (Сергей Пинегин), у которого на голове надет шлем астронавта - круглый прозрачный шар, - а костюм тоже в єкосмическом? стиле (художник по костюмам Галя Солодовникова). Белый комбинезон, похожий на те, которые надевали те, кто летал в космос. Кстати, почему именно такой костюм? Что он, собственно, собой выражает? Он особенно ничего не выражает, просто смешно и неожиданно, и смешно именно тем, что к бывалому моряку Жевакину никакого отношения не имеет.
  Тут есть еще один костюм - в стиле современных омоновцев - у Яичницы (Олег Комаров). Пузатый серого цвета военизированный китель, который делает Яичницу похожим на большую грушу: маленькая головка и огромный живот. Это очевидный намек на известный современный типаж. Кстати, этот єтипаж? в самом финале, уже после того, как Подколесин выпрыгнет в окно, на большом бронированном автомобиле с автоматом подъедет к дому Агафьи Тихоновны, всех, то есть тетку и прислугу, поставит к стенке с поднятыми вверх руками, и с помощью этой нехитрой по сегодняшним временам силовой операции увезет невесту к себе.

  А прыжок Подколесина в окно тут изображен с помощью мультипликации. Маленькая фигурка падающего человечка стремительно летит вниз, имитируя полет с высоты небоскреба. Подколесин - Максим Виторган тут тоже маска. Черные огромные круги вокруг глаз придают лицу немного мрачное клоунское выражение. Актер играет с помощью выразительной мимики, которая передает нерешительность и страхи этого человечка. Собственно кроме нерешительности и страхов у этого Подколесина и нет других характеристик. Да они и не нужны, ибо это и есть маска.

  По-своему очень выразителен Анучкин (Антон Ескин). Он, как и Яичница отнесен к разряду военных. Только трудно сказать, с какой именно войной его можно ассоциировать. Да, впрочем, это и неважно. Высокий человек с лысой покрашенной черной краской головой, на фоне черной кожи особенно выделяется яркого красного цвета язык и белые зрачки глаз. Несколько мрачноватая фигура, отдаленно напоминающая Фантомаса. В сочетании своей мрачности с нелепостью представлений о том, что невеста должна знать по-французски, выглядит комично.

  В спектакле интересна роль тетки, Арины Пантелеймоновны (Анна Галинова), роль сыграна сочно и комично. Режиссер изобразил Арину Пантелеймоновну хозяйкой забегаловки, в которой готовят шаурму. Огромный муляж шаурмы возвышается над столом в типовой кухне. Арина Пантелеймоновна, одетая в современном безвкусном народном стиле, вернее его полном отсутствии, когда расцветка широкой юбки в клетку соединяется с аляповатой кофтой в цветочек, вполне узнаваемый типаж женщины из городского простонародья, которое является самой массовой, устойчивой и предприимчивой группой современного общества. На таких, как говорится, земля держится. Вернее держится наша нехитрая производственная сфера по обслуживанию элементарных потребностей населения.

  Племянница Арины Пантелеймоновны Агафья Тихоновна (Анна Уколова) тоже современный типаж. Девица, каких много, - с простоватой и узнаваемой наружностью и ухватками. Претендующая на некоторую гламурность. В ее речах вместе с тем, обращенных к Подколесину, слышатся вполне человеческие нотки, потребность в счастье, как она его понимает, вернее как понимает его современная масскультура.

  В целом надо сказать, что это очень удачная постановка. Гоголю, его стилистике найден аналог, уходящий своей традицией в авангард 20-х годов (хотя вполне возможно, что сам режиссер об этом и не думал, просто так получилось). Вместе с тем все помещено в современный контекст и содержит много сегодняшних ассоциаций. Даже разговоры персонажей о департаменте и чиновничьих рангах перекликаются с атмосферой и проблемами современной деловой офисной сферы. А служанка азиатской наружности в забегаловке Арины Пантелеймоновны Дуняша (Сэсэг Хапсасова) ассоциируется с актуальной для населения темой гастробайтеров.