Чего-чего, а драйва и децибел в спектаклях студии Soundrama всегда через край. „Морфий” в театре Et Cetera (выпущенный на два года раньше, чем фильм Балабанова), трехчастные „Гоголь. Вечера” (по гоголевской „Диканьке”) или надрывный крик современного врача из спектакля „Док.тор” — не только интересны музыкально, но и весьма содержательны, причем ход действия в них двигает именно музыка. В спектакле „Переход”, за который Панков получил „Золотую маску” в номинации „Новация”, ему удалось передать на сцене жизнь московского подземного перехода, виртуозно воссоздав все ее звуковое разнообразие.
Восток-Запад

Осваивать трагедию Шекспира Панков решил не только через музыку, но и с помощью разнообразных режиссерских метафор. В итоге почти каждый заметный эпизод в спектакле повторяется по два, а то и по три раза — сначала упор делается на музыку, а потом на драму.

Кланы Монтекки и Капулетти в спектакле — кланы современных рыночных торговцев. Капулетти — гости из солнечной Азии, а Монтекки — местные. Действие происходит на ринге, который художник Максим Обрезков соорудил посреди легко трансформирующегося зала Центра имени Мейерхольда, посадив зрителей с четырех сторон. Пол выложен потемневшими резными камнями, поверх которых настелены восточные ковры, с потолка спускаются три роскошные люстры — полумрак и барочная красота напоминает о мрачном величии венецианского Дворца дожей. В сцене суда над Ромео, убившим Тибальта, судьи выйдут в одеяниях средневековых венецианцев. Подобный полет режиссерской фантазии можно легко оправдать: Верона расположена по соседству с Венецией, а сцена суда в результате смотрится весьма эффектно.

Однако суд этот происходит во втором акте, ближе к финалу. До него зритель успевает насмотреться, как, утопая в звуках современного города, движутся навьюченные тюками кибитки Монтекки и Капулетти. Как, скаля восточные лица, Капулетти, одетые в тюбетейки и треники, затевают потасовку с белобрысыми хулиганами Монтекки. Как сорванец Ромео (Павел Акимкин) учит английский, читая Шекспира в оригинале под предводительством чопорного отца Лоренцо (Александр Гусев), то и дело норовя выскочить из-за парты, чтобы впиться в губы виолончельистке, чье лицо наполовину закрыто чадрой. А также подивиться на раскосую Джульетту (Сэсэг Хапсасова) — смелую девицу, не признающую чадры и отвечающую на оклик уличного задиры красноречивым жестом. Мать Ромео (в противовес восточной скромности матери Джульетты) щеголяет в бесстыдных нарядах и злоупотребляет алкоголем. Шкет Бенволио (Анастасия Сычева), тщетно пытающийся предотвратить очередную кровавую потасовку, — не парень, а девушка, прячущая женственность за взрывными жестами и хриплым тенорком… Можно упомянуть еще сотню режиссерских находок, но суть спектакля от этого не изменится. Передать ее можно одной фразой: кровавое противостояние Востока и Запада, заложниками которого становятся юные влюбленные.
Верона ньюс

Перемешав музыку Прокофьева, Беллини и Чайковского, Панков создает тревожный, то и дело норовящий сорваться в трагедию фон. Оказавшаяся волей режиссера на балу у Капулетти леди Монтекки (Алиса Эстрина) чокается с отцом Джульетты. Между ними, скорчившись, лежит будущий заложник вражды — Ромео. Словом, зрителю так разнообразно и подробно демонстрируют, что перемирие между кланами мнимое, что само знакомство Ромео и Джульетты проходит как-то незаметно.

В интервью Владимир Панков хвалит своих актеров — Павла Акимкина и совсем юную Сэсэг Хапсасову, приехавшую из Бурятии четверокурсницу РАТИ. Они и правда неплохи, но спектакль построен так, что диалоги влюбленных кажутся детским лепетом по сравнению с тем, что происходит вокруг.

В результате выходит изрядно затянутый скетч на тему царящей в сегодняшней России национальной нетерпимости. Тема животрепещущая, спору нет, но Ромео и Джульетта в ней немного лишние. Хороших актерских работ в спектакле действительно много, вернее, в нем нет откровенно плохих. Но лучше всех — Евгений Миронов в роли веронского князя. Он появляется на экранах мониторов в „Новостях Вероны” и требует, чтобы враждующие кланы немедленно сложили оружие, копируя интонации и жесты нынешнего главы правительства так точно, что на премьере кто-то из зрителей громко переспросил: „Это что, Путин?!”