Руслан Маликов о социальном проекте «Бросить легко»
«Не работать с этим – просто преступление»
В ближайший weekend фестиваль «Территория» представит социальный проект «Бросить легко». Его участниками стали шесть ребят из «Центра здоровой молодежи», которые своими словами и театральными средствами расскажут о пути избавления от наркотиков. «Театрал» поинтересовался у режиссера Руслана Маликова, почему они призвали на помощь театр и что вместе с ними удалось сформулировать и понять.
- Руслан, как возникла сама идея проекта, от кого исходила инициатива?
- Это была инициатива «Центра здоровой молодежи». Они заявили о своей готовности на любое сотрудничество с «Территорией», и Евгений Миронов лично отозвался. Он принял решение сделать совместный проект в рамках фестиваля – и обратился ко мне. Но с ходу было непонятно, в какой форме может вестись работа, что бы это могло быть. И только после того, как я познакомился с ребятами, после того, как мы встретились и поговорили, родилась первоначальная идея. Мы не называем это спектаклем. Это встреча их историй, их вопросов с театральными технологиями.
- В театре и в кино тема наркотиков не звучала последнее время. Казалось, что все наркоманы «вымерили» в 90-х. Почему вы за это взялись? Что вас подтолкнуло?
- Вообще я считаю, что наркомания не умерла в 90-е. Просто она изменилась. Приходят более жесткие наркотики, при которых срок разрушения организма намного короче. И времени, чтобы прийти к мысли, что пора бы бросать, почти не остается. Поэтому людям, которые пытаются что-то поменять в жизни, важно поделиться опытом. Очень многое формулируешь с ними и для себя. Слушаешь – и находишь много схожих вещей, вскрываешь свою личную зависимость от разных сторон жизни. Интересные мнения возникают, и поэтому хочется этим заниматься.
На самом деле, это не история про ребят, которые прошли сложный путь избавления от наркотиков и бросили. Человеку, который рассуждает «начинать – не начинать, втягиваться – не втягиваться», она не дает установку: «ну, ладно, пусть будет непросто, но я брошу, это возможно». Наш разговор жестче. Эти ребята уже никогда не скажут: «Бросить легко». Каждый день они должны делать выбор. И это бросание будет происходить всю жизнь. Сорвешься или не сорвешься – зависит только от тебя. Но и то, и другое может случится с равной степенью вероятности, будь твой стаж год или 10 лет.
- Как вы поняли, что это должен быть именно вербатим, и документальный материал должны транслировать сами ребята, а не профессиональные актеры?
- Было бы глупо от этого отказываться. Эта группа состоит из ребят, которых тянет в сторону творчества и актерской профессии. Сейчас они получили гранты и начинают учебу на двухгодичных актерских курсах. Они двигаются в направлении театра, пытаются найти себя в этом – и, мне кажется, это надо использовать и поощрить. У каждого из них – свой путь избавления от наркотиков. Но темы, которые они поднимают, выбиваются за рамки их частной истории и наркозависимости. Это история вообще о механизмах зависимости, о том, как они работают. И услышать то, что ребята формулируют, полезно всем.
- Они до сих пор являются пациентами Центра, или это уже пройденный этап?
- Кто-то уже прошел курс, кто-то находится на финальной стадии. Все ребята – после приличного срока употребления и со «сроком трезвости» от года до двух. В принципе он очень небольшой, очень шаткий – и они искренне этим делятся, своими ощущениями, соображениями. Они прекрасно формулируют свои мысли. Они талантливы. Это все-таки особый тип ребят – не подъездные тупые наркоманы. И благодаря стечению всех этих моментов рождается проект. Но мы еще в пути, еще в процессе. Что в итоге получится, будет понятно 5-6 октября.
- В Центре принято рассказывать свои истории, т.е. интервью для них – опыт не новый, а вот общение с режиссером – нечто новое. С драматургом вы работали вместе или поделили работу на два этапа?
- От начала и до конца мы шли вместе. И сейчас работаем в абсолютной спайке – художник, ребята, которые участвуют в проекте как актеры, и драматург Марина Крапивина.
- Как строилась собственно режиссерская работа? Судя по фото, репетиции напоминали тренинги.
- На самом деле, очень много задач решают простые тренинги. Они строятся и как знакомство, и как тест, т.е. позволяют понять, какой у человека «ресурс», какая у него органика, какой темперамент, на что он способен. Ребята же не профессионалы, у них нет актерского аппарата. Они не знают, как настраивать внимание, и других элементарных вещей. Я попытался в эти короткие сроки сделать маленький шажок и дать ребятам инструменты, которыми они могли бы пользоваться.
- То есть вы пытались дать им опыт актерского существования?
- Да, мы нащупывали возможную манеру существования, искали язык, который и «вскрывал» бы материал, и давал бы возможность ребятам поработать с состоянием, почувствовать грани современных театральных возможностей, понять, какие есть ходы и механизмы, что в театре работает, а что нет.
- Все участники спектакля – босые. Им это помогает?
- Внутренне чувствуешь, что это правильно. А почему? Еще сам не можешь ответить себе на этот вопрос. Актеру вообще не должно быть комфортно в театре.
- Какой у этого спектакля (акции) психотерапевтический эффект? Он, наверняка, есть…
- Мы, конечно, не медики и не претендуем на психотерапию. Но все равно исследуем, какие процессы происходят, когда человек абстрагируется от самого себя, когда он может посмотреть со стороны на свои страхи и проблемы. Все участники проекта произносят текст, проговоренный ими в интервью, – монологи, в которых они сформулировали свои мысли и попытались их донести. И получается, что к своей истории они относятся как к тексту, а к себе прошлому – как к персонажу. Пока сложно делать выводы. Посмотрим, какие будут эффекты, но, думаю, как минимум освобождающие. Многое они начинают рассказывать легко, прагматично, со спокойным сердцем, не уходя в эмоции и комплексы. В любом случае это дает еще один ракурс при взгляде на себя и на проблему. Это всегда полезно, мне кажется.
- Вы же наблюдали за ними на уровне реакций. Как они менялись?
- Пока сложно говорить, какие изменения происходят. Видно только, как воспоминания оказывают на них влияние на физическом уровне: кого-то бросает в пот, кого-то в дрожь. Ребята все открытые, эмоциональные. Работают они смело и мужественно, несмотря на то, что внутренний тремор у всех – достаточно серьезный. Им это непросто дается.
- Наркотики – это единственная проблема, о которой они говорили с вами?
- Нет, кончено, есть огромное количество сопутствующих проблем, зависимостей от чего бы то ни было. Они очень разные. Это повод для очень серьезного разговора. Он касается не только ребят, но и меня лично. Речь идет об отношении к ежедневной бытовой жизни, к окружающей «серости», о желании чего-то принципиально другого – о многих вещах, которые мы пытаемся сейчас сформулировать средствами театра. Может быть, получится ухватить.
- Эти ребята социализировались? Или человеческие отношения, которые деформировались в результате того образа жизни, который они вели, еще не выровнялись?
- Конечно, отношения налаживаются. Все вокруг них, люди их любящие рады, что они деятельны, занимаются тем, что им интересно, и начинают жить. Но нельзя сказать, что улучшения уже произошли. Они происходят именно сейчас. И над этим идет ежедневная работа. Вообще основная и важная мысль проекта – это процесс. Сегодня я прекрасен и румян, но это не значит, что завтра у меня не испортится настроение и мне не станет так плохо, что захочется себя «обезболить» от всех переживаний и проблем.
- Вы говорили, что это история вообще о зависимостях. Наверно, еще о зависимости от мнений других, от чужих оценок. Насколько высока ее степень?
- Сложно сказать наверняка: ребята многое не говорят, загоняя в подсознание, но еще и во многом не отдают себе отчет. Кто-то из них более стабилен, кто-то еще не стабилен совсем.
- А вы поняли для себя, почему они подростками выбрали наркотики, если можно так сказать «выбрали». Может быть, дело в социальной зависимости?
- И в этом тоже, кончено. Не хочется выводить тенденции: почему это происходит, кто более предрасположен. Но мы приходим к мнению, что узкий кругозор, небольшой диапазон информации, пришедшей к подростку, – здесь и о культуре можно говорить, и о жизни, – он предполагает больше опасности. Чем уже круг интересов и меньше выбор, когда человек не знает, чем бы себя занять, тем больше шансов схватиться за наркотики. В частных примерах у всех, с одной стороны, случалось по-разному, а, с другой, практически у всех одинаково. Потому что подросток – это человек, который начинает познавать жизнь. Это первые сексуальные открытия, это первые столкновения со взрослой жизнью, со всеми ее реалиями и, конечно, невероятный интерес ко всему.
- Какое будущее у этого проекта? Он будет иметь продолжение, или это разовая акция?
- Никаких серьезных обсуждений пока не велось. Предстоит два показа в рамках фестиваля, но я делал эту работу с прицелом, что некий театральный продукт о проблемах ребят останется у них в руках. Они же в одной команде. И мне кажется вполне логичным развитие, если Центр будет использовать этот проект, и он будет иметь продолжение.
- «Социальный театр» обычное явление на Западе, у нас – почти нововведение. На какой опыт вы опирались?
- Я сотрудничаю с Театром.doc. Участвовал и в программе «Классика для школьников», и в спектакле «Час восемнадцать» о смерти Магнитского, и продюсеру Всеволоду Лисовскому помогал с проектом театра для мигрантов. До этого был опыт еще ряда подобных театральный акций. Поэтому для меня «социальный театр» не формулируется в отдельное направление. Это неотъемлемая часть театра, которая обязательно должна быть. Не работать с этим – просто преступление. Это значит использовать театр – объемный, многогранный, с огромным количеством инструментов – только процентов на 50.