«Дон Кихот» Антона Федорова в Театре наций

В Театре наций прошла громкая премьера — «Дон Кихот» в постановке Антона Федорова с Тимофеем Трибунцевым в главной роли. Пародию Сервантеса на «бульварное чтиво» рыцарских романов режиссер превратил в «криминальное чтиво» наших дней. Рассказывает Марина Шимадина.

Один из главных романов мировой литературы мало подходит для сцены: монструозный, плохо структурированный, со вставными новеллами и не связанными друг с другом эпизодами, нанизанными, как шашлык, на сюжетный стержень травелога. Но тем не менее его ставят и ставят, уж больно хорош и притягателен главный герой: то ли безумец, то ли пародия, то ли благородный поэт и мечтатель — как посмотреть. Достоевский вообще считал Дон Кихота чуть ли не мессией и писал с Рыцаря печального образа своего князя Мышкина.

Антон Федоров, однако, предлагает расстаться с романтически-возвышенным образом Дон Кихота и опустить его обратно в гущу грубой народной стихии, где затрещины, побои и проявления «материально-телесного низа», по терминологии Бахтина, в порядке вещей.

Как эпиграф к спектаклю режиссер проецирует на занавес цитату из лекций Владимира Набокова, считавшего роман Сервантеса «энциклопедией жестокости» и «одной из самых страшных и бесчеловечных из написанных когда-либо книг».

Между тем она построена как пародия на рыцарский роман, «бульварное чтиво» XVI века, и изобилует штампами массовой литературы и плохо переводимой игрой слов. И это как раз та среда, с которой работает в своих спектаклях Федоров,— архетипы массовой культуры, языковые клише, цитаты и словесный мусор коллективного бессознательного. В этом смысле «Дон Кихот» просто идеальный для него материал. Только полем исследования, конечно, оказывается наш, современный «культурный слой», крепко замешанный на «Криминальном чтиве» и «Брате-2».

В постановке, над которой Федоров традиционно работал и как художник, нет никакого Золотого века Испании — действие происходит в наши дни в заброшенной прачечной, где собираются бомжи, бандиты и прочий сброд (в безмолвной массовке занято целых пять актеров). А Дон Кихот тут не начитался рыцарских романов, а скорее насмотрелся боевиков и теперь взял соседей в заложники и заставляет их играть в ролевые игры «по понятиям». Уже к началу спектакля они выглядят изрядно помятыми, с заклеенными ртами и трясущимися руками, а дальше будут еще больше обливаться кровью и терять отрубленные конечности. Впрочем, и сам хитроумный идальго («остроумный Виталька», как тут шутят) ходит с перевязанным носом и гнусаво бормочет: «Ну так низя». Как именно нельзя, не очень понятно. Исходные обстоятельства зритель волен представить сам. Но у Сервантеса Дон Кихот говорит: «Весь фокус в том, чтобы помешаться без всякого повода… И если я, здорово живешь, свихнулся, то что же будет, когда меня до этого доведут». Здесь, видимо, довели, и благородный рыцарь окончательно «слетает с катушек» и начинает насильно причинять добро и устраивать царство справедливости в одной отдельно взятой прачечной.

Дон Кихот Тимофея Трибунцева — это собирательный образ его киногероев, маленький смешной человек, выпотрошенный до отчаяния, сумасшедший с опасной бритвой в руке, который пытается «вправить веку сустав», но доламывает его окончательно. Трибунцев с его невероятной органикой и склонностью к эксцентрике без видимых усилий освоил гротесковый язык Федорова и идеально вписался в компанию его постоянных актеров — Сергея Шайдакова (Священник), Натальи Рычковой (Доротея) и Семена Штейнберга, который здесь уморительно играет Санчо Пансу, разносчика пиццы, увальня с накладными «толстинками», дефектами речи и садистскими наклонностями. Кажется, он соблазняется не обещанным губернаторским титулом, но возможностью пострелять в живых людей. Андрей Максимов, отлично сыгравший Шарикова в «Собачьем сердце» Федорова в МТЮЗе, здесь предстает в колоритном образе Карденьо, рыцаря-великана в трусах и дредах, который рассказывает Дон Кихоту историю своей несчастной любви, проиллюстрированную анимацией Нади Гольдман. А Рустам Ахмадеев изображает мафиози, видимо, крышующего этот притон. Он очень эмоционально говорит что-то на условном испанском, мешая слова из разных языков, как в «Мадам Бовари», где он также занят.

Помимо языковых игр поклонники режиссера найдут тут немало его фирменных приемов и пасхалок. Но если сначала публика радуется узнаванию стиля, шуточкам про «Дульсинею Тамбовскую» и «святого Мирона Евгеньского», то к середине спектакля, идущего 3 часа 40 минут, действие начинает буксовать. Первый акт хоть и напоминает треш-боевик, но все же драматургически выстроен по понятным законам, и мордобои тут чередуются с лирическими сценами грез Дон Кихота об идеальном мире прошлого. Во втором — уже можно запутаться во всех этих перипетиях мексиканского сериала, не имеющих отношения к основному сюжету и изрядно его тормозящих. А тут еще появляются Герцог и Герцогиня (Алексей Чернышев и Анастасия Светлова) — как VIP-зрители с билетами в Театр наций — и устраивают себе индивидуальный иммерсив на сцене. Их «невинные» розыгрыши с самобичеванием несчастного Санчо выглядят еще менее симпатичными, чем безумные выходки Дон Кихота.

Но получается, что и мы, сидящие в зале, уподоблены этим респектабельным зрителям, которые развлекаются чужой болью и страданиями. Пусть даже герои истекают клюквенным соком, в какой-то момент игрушечное сражение с огромным китайским драконом становится похоже на настоящий бой, а на заднем плане возникает «Герника» Пикассо. Спектакль подводит к мысли, что насилие оказывается самым продаваемым шоу что во времена Сервантеса, что сейчас. Это замкнутый цикл, как в стиральных машинах в прачечной: к финалу она становится похожа на чистилище, но не справляется с количеством крови, которую нужно отстирать.