В уральском городе трудовой славы прошёл XIX Фестиваль театров малых городов России. 16 конкурсных спектаклей – повод для позитивного репортажа о сценическом искусстве, не сломленном макроисторическими передрягами
Лучшим спектаклем большой формы стал «Бегущий за ветром», поставленный Камилем Тукаевым в Альметьевске, лучшим спектаклем малой формы – «Озор» Елизаветы Бондарь в театре города Мирный. Главные призы – гарантия московских гастролей обеих работ. Но это – только верхушка айсберга.
Фестиваль театров малых городов – одно из совсем не малых дел Театра Наций и Благотворительного фонда Евгения Миронова «Театральные Инициативы». Смотр передвижной; место проведения меняется каждый год; я впервые побывал на фесте 2019-го – в Камышине (и вот дневниковые заметки из того, последнего относительно спокойного года на планете Земля). В Нижний Тагил – город, ставший легендой синефилов благодаря фильмам Вадима Кострова – я приехал как член жюри, что не помеха критическому тексту.
В свободе высказываний о просмотренном нет ограничений даже во время фестиваля, до оглашения итогов: критики, входящие в жюри, проводят обсуждения после каждого спектакля.
Не отмалчивались и драматург Ярослава Пулинович, и председатель Николай Коляда, только мнение Алексея Федорченко оставалось тайной до решающего голосования (Федорченко показал вне конкурса свой обаятельный театральный дебют – «Как я обманул всех и бога», полноценный историко-фантазийный эпос, разыгранный в екатеринбургском Центре современной драматургии практически без бюджета, с детскими игрушками в качестве реквизита – на киноэкранизацию той же пьесы понадобились бы миллионы долларов). Чего уж молчать теперь; можно раскрыть все кулуарные тайны. Их, впрочем, и нет – если не считать за таковую, что все призы, включая неофициальные – от губернатора, Минкульта и Союза СТД Свердловской области – тоже формулируются фестивальным жюри. И хорошо, что есть такая возможность для манёвра –
в пятёрку официальных призёров не вместить все достойные упоминания имена и названия.
Но начну я «за упокой», закончу же – это не спойлер – троекратным «ура!» (и театру, и Уралу).
Что удручает
Принимающая сторона – Нижнетагильский драматический театр имени Д.Н. Мамина-Сибиряка – показала на смотре спектакль «Пегий пёс, бегущий краем моря», инсценировку повести Чингиза Айтматова (о величии которого напомнила прошлогодняя киноретроспектива в «Иллюзионе»).
Тот случай, когда обидно за хороших артистов, попавших в заложники слабой режиссуры.
Кажется, что Даниил Безносов (уже ставивший «Пегого пса» семь лет назад в Тольятти и посвятивший новый спектакль памяти игравшего в старом «Псе» артиста Романа Татарчука) задался единственной целью – никого и ничем не удивить. Вот поднимается занавес – открывается печальная картина замшелого архаичного театра, в котором мающееся во тьме айтматовское море изображает бирюзовая занавеска, пошитая из нескольких кусков: все швы – наружу. Дальше ни шатко, ни валко, без намёка хотя бы на минимальную выдумку в изобразительном решении разыгрывается сюжет, из которого – надо ж было постараться! – вытравлены и напряжение (а повесть Айтматова – чистой воды survival-триллер), и эпический дух, и корневой фольклорный символизм, сведённый к блёклой видеопроекции. Если бы артисты НДТ просто прочли со сцены текст, вышло бы интереснее. Не берусь судить, что за мотивы у режиссёра (арт-директор фестиваля Олег Лоевский определил их одним словом – «ипотека»), со стороны театра (работающего, кстати, в изумительном здании; не в каждом большом городе встретишь подобное; такой же сюрприз, как и бессчётное число сочных зелёных парков в официально индустриальном Тагиле) – явный продюсерский просчёт.
В инсценировке рассказа ещё одного великого советского писателя Виктора Астафьева «Конь с розовой гривой», предложенной Алексеем Песеговым и Минусинским драматическим театром, Астафьев оказался если не проклят (делался спектакль, наверное, из лучших побуждений), то точно убит. Фальшь и заскорузлость во всём – от актёрской игры до курьёзной сценографии: плодородную русскую землю, кормящую «левонтьевскую» деревенскую ребятню, изображают фотообои, схожие с пейзажем вокруг новостроек:
чернозём и отходы собачьей жизнедеятельности посреди грязного талого снега
(действие «Коня», если что, разворачивается летом). На обсуждении «Коня» пришлось извиниться перед Сарапульским театром, показавшим «Колбасу/Фрагменты», довольно эффектный и не слишком убедительный пазл сегодняшней деревенской жизни, сложенный Андреем Корионовым из пьесы Валерия Шергина.
В Сарапуле работают очень театрогеничные (если искать аналог киногенчности) артисты – лёгкие, напрочь лишённые этакой театральной «заморенности»; взяв микрофон сразу после спектакля, я обрушился на «Колбасу» из-за неточной интонации – играют, вроде как, про реальность, но с крутым креном в лубок, в старую оперетту, подражая стандартам «Свадьбы в Малиновке», отчего и сумбур, и недоверие. Но это – промах при, в целом, весьма амбициозном замысле; неудача, но интригующая, не провал. «Конь» же, где даже дети бьют рекорды неестественности заполошных жестов, показал, что происходит на русском театральном дне; ну, для полноты картины – чтобы не взять на душу грех лакировки действительности – нужны, наверное, и такие иллюстрации власти тьмы. С другой стороны, добрейший (сколько бы и кому резкостей ни наговорил) Николай Владимирович Коляда растрогался от «ситцевого» Астафьева, отдал «Коню» свой личный приз; назвал себя смешным словом «слезомойка» и отдал; да и слава Богу – пусть хоть детишки порадуются.
А, я ещё часто ворчал по поводу современной отечественной драматургии; ну вот правда, зачем писать пьесу, которая не стремится быть интересной?
Не цепляет ни историей, ни характерами, ни языком? Текст Алексея Житковского «Космос», поставленный Верой Поповой в Лысьвенском театре драмы им. А. Савина – натуральная же халтура; как бы трагикомедия о вдовствующей учительнице английского из прославленного бальзамом города Бугульма, тщетно грезящей возвращением в город одноклассника, выросшего из «лоха» в «бога» – космонавта. Каждый «поворот» можно угадать в первые минуты спектакля.
Или «Герб города Эн» Светланы Баженовой – несуразный микс почти религиозного пафоса и псевдореалистичного быта; впрочем, задачка, заданная спектаклем Павла Зобнина в Березниковском драматическом театре, всё же сложнее сантиментов «Космоса» – уравнять реальное и театральное время, пережить обыденность, запечатлеть в художественном высказывании повседневность.
О чём спорили
В первую очередь, о спектакле Дамира Салимзянова «Беги, Серый! Беги!» в театре города Глазова «Парафраз». Вообще, это главный хит фестиваля, прошедший под оглушительный смех зала и увенчавшийся долгой стоячей овацией. Салимзянов передал в разухабисто пьесу сказку злющего русского сатирика Салтыкова-Щедрина «Самоотверженный заяц»;
на сцене – антиутопический мир, где длинноухие смиренно и даже не без радости восходят на конвейер, превращающий их в консервы «Русак»,
правят миром волки всех мастей – в деловых костюмах, поповских рясах, офицерских мундирах и чоповской прозодежде. Заглавный герой, миляга и честный «патриотический зверь» Серый, оказывается жертвой волчьего спора – ради него даже сочинят конституцию, что никак не изменит участь быть рано или поздно съеденным; волчий сынишка Коловрат предстанет троцкистом-разрушителем в кожаном плаще – но и от революционного террора зайцы выгоды не дождутся.
В «Сером» действительно много остроумных находок, до поры спектакль кажется рискованно (в наших-то условиях!) смелым политическим высказыванием – как и «Процесс» Кафки/Салимзянова, о котором я бегло писал в репортаже с «Золотой Маски-2017». Но только до поры. Ближе к финалу вспоминаешь советскую поговорку «Салтыковы-Щедрины подобрее нам нужны»: «Серый» дрейфует к очень, на мой взгляд, порочной утешительности, смысл которой сводится к популярному высказыванию «лучше Северная Корея, чем революция». За прямой аналогией людей и животных проскальзывает оскал социального дарвинизма; да и сделан спектакль уж слишком простыми театральными средствами – как непритязательный капустник (а каким многообещающим было начало!). Можно, конечно, сформулировать и иначе – сознательно или нет, но Салимзянов фиксирует не слишком обнадеживающую истину:
любые яростные порывы, хоть троцкизм, хоть романтизм, пожирает уютная мещанская задушевность;
не важно, какой тиран обращается с новогодним поздравлением к народу, важно, что можно хряпнуть шампанского и бахнуть хлопушку, «старые песни о главном» умаслят смертельный приговор, в ожидании исполнения которого можно протянуть лишний денёк в тёплых пушистых лапах плодоносной женушки Фроси. Спецприз губернатора Свердловской области «Серый» получил за «парадоксально острое высказывание». Я бы добавил: обоюдоострое.
«Дракон» Дениса Бокурадзе, основателя новокуйбышевского театра-студии «Грань» – подробная версия антифашистской сказки Евгения Шварца, оборачивающаяся опытом социальной мизантропии. Шварц оставлял очень робкую, однако надежду, «Дракон» склоняется к пессимизму, по сути, созвучному скандальному высказыванию Лилианы Кавани «В каждом из нас живёт маленький Гитлер». Убить Дракона (так, с плакатной призывностью, назывался фильм Марка Захарова), получается, нереально.
Выйти из зала с тяжёлым сердцем не позволяет тот артистизм, с которым исполнители «вальсируют» этот мрачный спектакль, двигаясь от философской сказки к социальной трагедии.
«Дракону» достался специальный приз главы города Нижний Тагил; мы отметили и самого Дракона – Руслана Бузина – призом за лучшую мужскую роль.
Не стану разглашать кто и почему был против; я был однозначно за; оговорюсь только, что в спектакле много отличных ролей. Понимаю коллег, ратовавших за Арсения Шакирова, сыгравшего сына Бургомистра Генриха – профессионального Иудушку; не могу не назвать Каюма Мухтарова – его архивариус Шарлемань оказался образцом неистребимого достоинства, и трагичным, и мудрым примером тихого противления злу, с апелляцией к букве закона, прописанного тем же самым злом. Но у Бузина здесь две полярных роли: и Дракон, не столько инфернальное, сколько, по Ханне Арендт, банальное чудовище с колючим взглядом, прикидывающийся цивильным бандит,
дряхлая кровожадная тварь, пережившая все дозволенные сроки правления.
И Мальчик – тот, что в сказке Андерсена разоблачал «новое платье короля», вёрткий, смелый, наглый – мог бы вырасти и в Ланцелота, но среда заела. Резкая, сложная, полихромная работа.
«Жизель Ботаническая» – новое обращение Дмитрия Егорова к рассказу Эдуарда Кочергина (об удивительной прозе выдающегося театрального художника я когда-то узнал благодаря «Ангеловой кукле» Егорова на Малой сцене БДТ); сказка-быль о проститутках послевоенного Ленинграда;
реальная утопия о «великом коммунальном времени»;
щемящий, озорной, красивый, и раздражающий, и ласкающий слух ухарскими песнями спектакль Русского драматического театра из Стерлитамака. Специальный приз Министерства культуры Свердловской области – за лучший актёрский ансамбль. Выделить одну артистку было бы страшной несправедливостью; каждая – отчаянна и прекрасна.
Номинация «Лучшая женская роль» стала предметом не ожесточённых – всё же очень славные люди собрались в жюри – но действительно бурных споров. Я проиграл: по мне, лучшей на фестивале была Инга Матис, сыгравшая Наталью Петровну в спектакле «Эмже. Обратная перспектива» – провокационно-современной версии «Месяца в деревне», придуманной Петром Шерешевским (удивительный режиссёр; каждый его спектакль – приключение с непредсказуемым исходом; здесь, кстати, про его недавнюю московскую премьеру – «Исход») в Каменск-Уральском театре «Драма номер три».
Героиня Матис – и «тургеневская», и абсолютно узнаваемая женщина 2022-го года;
наивность и безжалостность, секс и рацио, уверенность и уязвимость – всё в ней.
В итоге Спецпризом СТД Свердловской области награждён дуэт Матис и её блистательного партнёра Максима Цыганкова в роли панкующего Беляева. Приз же за женскую роль – Софье Демидовой из «Герба города Эн»; не буду комментировать; большинство голосов.
Непросто выбрать и «Надежду» – это награда молодому исполнителю, выбор звезды завтрашнего дня, поощрение первых шагов. Здесь я искренне рад победе Анны Макаровой из Уссурийского театра драмы имени В.Ф. Комиссаржевской: она сыграла Анну в сюрреалистическом спектакле Романа Габриа «Каренин» – по пьесе Василия Сигарева, опирающейся, понятно, на роман Толстого. Я видел «Каренина» дважды; первый раз – на «Маске Плюс», ещё не зная, что придётся пересматривать по «долгу службы». Не жалею; по мне, это очаровательный багатель, сон об «Анне Карениной», который следует трактовать не по Фрейду, но по Павлову – небывалая комбинация бывалых впечатлений. И сердце этого сна, вопреки названию, именно Анна; на афишу надо было бы вынести не Каренина, а растерянную и прекрасную женщину в неглиже,
жгут и шприц с морфием в одной руке, жемчуг – в другой.
Что восхищает
Оба призёра, и в большой, и в малой форме (градация, принятая, кажется, только на российских театральных фестивалях – по числу зрителей, на которое рассчитан спектакль). И у «Бегущего за ветром», и у «Озора» – чистая, единогласная победа; оба, на мой взгляд, совершенны. И оба, кстати, отвечают на вопрос, что ставить в ситуации, когда Чехова с Шекспиром уже невозможно, а современные пьесы – дело швах (см. моё ворчание выше). Конечно, прозу; неважно, классическую или современную, главное – незаезженную. Елизавета Бондарь выбрала для своей «соцмистерии» «Озор» в театре города Мирный рассказ Мамина-Сибиряка «Озорник». Содержание «деревенской» новеллы XIX века, неожиданно откликающейся на фемповестку XXI века (что безусловно, но не выпячивается) – первая часть спектакля; вторая складывается из рефлексий сегодняшних читателей Мамина-Сибиряка, записанных по методу verbatim; и оригинальный рассказ, и мнения читателей переплавлены в театральный текст драматургом Екатериной Августеняк. Эта работа Бондарь – как и недавняя московская «Пятая печать» (подробно – здесь), и показанная на «Золотой Маске» «Танцующая темноте» из новосибирского «Старого дома» – решена в стилистике, близкой графическому роману. Однако ни о каких самоповторах речи не идёт;
выстраивая утрированный комиксовый мир, Бондарь говорит о живых людях, боли, желании, любви, тоске.
И мирнинские актёры играют своих «гостей из прошлого» – диких тёмных людей в глуши позапрошлого века – на тонкой грани между гротеском и психологией, строго, чётко, страстно, в заданном вспышками света молниеносном ритме. На вздыбленной, пахнущей дёгтем и царапающей подошвы кроссовок земле: на фото это, увы, не передаётся.
«Бегущий за ветром» – театральный роман Альметьевского Татарского драматического театра, инсценировка романа Халеда Хоссейни, американского прозаика родом из Афганистана. Высококлассный образец традиционного – но не старомодного! – повествовательного театра; чужие судьбы, ставшие личным высказыванием Камиля Тукаева, актёра Воронежского Камерного театра (игравшего и в далеко не последних фильмах – «Правде о щелпах» Александра Мурадова и «Солдатском Декамероне» Андрея Прошкина).
История разлучённых войной товарищей детства – господина и слуги, труса и храбреца;
история предательства и искупления; история, фабула которой сгодилась бы и для Болливуда (и Тукаев «индийскость» сюжетных перипетий забавно обыгрывает), но, при всей ориентальной экзотике и мелодраматичности, это не Болливуд, а эпос и мистерия. Море людей, в котором никто не теряет индивидуальности. Не думал, что увижу на театральной сцене спектакль, сопоставимый с двумя эпохальными киноэпосами – «ХХ веком» Бертолуччи и «Однажды в Америке» Леоне. Но вот, увидел – «Однажды в Кабуле».