Спектакли Никиты Гриншпуна сразу становились событием театрального сезона, но обласканному критиками режиссеру на месте не сиделось, и он променял Москву на Сахалин. Вернувшись после двухлетнего перерыва, Гриншпун вновь привлек к себе внимание премьерой в Театре Наций. О бесценном опыте руководства Сахалинским театральным центром и о премьере "Женихов" Никита Гриншпун рассказал "Театралу".
- Сегодня любой музыкальный спектакль готовы называть мюзиклом, а вы взяли и поставили спектакль «Женихи», где смешали все жанры…И что в итоге? Вы довольны результатом?
- И нет, и да. Странная штука: по задумке, я именно этого хотел – чтобы "Женихов" делали драматические артисты и музыканты. С одной стороны, мне говорят, что это – замечательно, а я понимаю, что все далеко не так. Если б я знал, что это настолько тяжело, вряд ли бы я стал соединять несоединимое. Я совершенно не хочу кого-то обидеть, в спектакле все прекрасно работают. Оркестр не сидит на сцене, а носится со своими инструментами, на которых еще и играет. Это уже – победа. Но, наверно, было бы идеально, если б играло пятнадцать таких актеров, как Юлия Пересильд, Павел Акимкин, Тема Тульчинский. А у нас чувствуется стык: музыкант-актер. И музыкантов нельзя за это ругать, они абсолютно не виноваты. Они же не артисты. Просто я представлял себе это иначе. И в этом конфликте с самим собой я и нахожусь, хотя на людей со стороны спектакль вроде бы производит впечатление.
- На открытии сезона Евгений Миронов признался, что вашим «Женихам» был отпущен серьезный бюджет, а если бы не было приличного бюджета, спектакль состоялся бы?
- Состоялся бы, наверно, но по-другому. Спасибо огромное Евгению Витальевичу, что поддержал. Я очень благодарен за то, что Театр Наций рискнул потратить на нас немаленькие деньги, и выдержал этот наш кропотливый и достаточно долгий процесс.
- С другой стороны, риск оправдывался двумя вашими успешными спектаклями в Театре Наций - «Шведская спичка» и «Снегири»…
- Знаете, каждый раз надо начинать сначала, никакие былые заслуги не работают.
- Что в драматургическом материале должно быть такого, чтобы вы увлеклись, чтоб вам захотелось поставить спектакль?
- Хороший вопрос, вот я сейчас как раз пытаюсь найти такой драматургический материал - с историей. Я не хочу никакой музыки, не хочу никаких танцев. Хочу найти историю, желательно про любовь, и попытаться ее рассказать. Должна быть увлекательная, щемящая, трагическая, лирическая, неважно, но - история.
- Только что прошла премьера спектакля «Скамейка» по пьесе Александра Гельмана, и там как раз была история. С чего она началась? Кто был инициатором этой постановки?
- Поставить «Скамейку» меня пригласила Ирина Апексимова. Это новый опыт, я не сталкивался с таким процессом, который не позволяет погрузиться глубже, пробежать дальше. Актеры, занятые в этом спектакле, очень востребованные и талантливые люди, и пашут как проклятые: сегодня у них Киев, завтра – Владивосток. Пожертвовать чем-нибудь очень сложно, а, не пожертвовав, невозможно добиться максимального результата. В итоге все получилось нормально. Ирина Апексимова и Гоша Куценко - прекрасные актеры, они просто не могут опуститься ниже своей планки, но, наверно, можно было попробовать подняться совсем высоко.
- У вас был почти двухлетний опыт руководства театром. Хотелось бы еще раз встать на этот путь, построить театр-дом?
- На Сахалине театр не мог стать домом, это немножко не то. Просто я приобрел опыт художественного руководства, опыт руководителя театра. Это нужный опыт. Не жалею ни секунды, что поехал туда и полтора года занимался делом. Оставаться дольше не имело смысла потому, что накопилось слишком много проблем. Я имею в виду не сам театр, а то, что вокруг. Постоянно что-то происходит только в Москве и Питере, а дальше – единичные (тем они и ценнее) всплески культуры. Нужно обязательно быть в какой-то питательной среде, чтоб самому в себе не погрязнуть, не пропасть.
- Что оказалось самым трудным в работе на Сахалине? С кем было труднее: со старшим поколением или с молодежью?
- Самое сложное было вокруг театра: бюрократическая среда, зрительское восприятие, их оторванность от материка: они живут каким-то своими представлениями и точно знают, что им нужно. И ничего другого не хотят. В этой заданной программе чувствуешь себя, по меньшей мере, странно, как на другой планете. Что-то мне удалось сделать: и лабораторию, и Островского, и один спектакль, который мы с моим товарищем Артемом Тульчинским сделали по военным песням.
- Я читала, что вы считаете его своим лучшим спектаклем.
- Я до сих пор так считаю, эта история была такой простой и такой щемящей…
- А не жаль, что его больше никто не увидит? Не хотите возобновить спектакль в Москве?
- Надо точно давать себе отчет, что в одну и ту же воду два раза войти невозможно. Занавес закрылся. Конец.
- Работая в разных театрах, с разными актерами, почувствовали принципиальное отличие между театральными школами?
- Разница, конечно, есть. И, наверно, я не найду второго Акимкина, вторую Пересильд, Николаеву или Тульчинского. Это практически невозможно. Но Олег Львович Кудряшов вообще уникальный в этом смысле человек: нужно быть гениальным педагогом, чтобы так смешивать жанры, добиваться такой музыкальности.
- Вы случайно попали к нему на курс или знали, к кому идете?
- Честно? Не знал, но ведь ничего случайного в жизни не бывает…
- Олег Кудряшов - для вас больше, чем просто педагог, не напоминает он вам отца и деда?
- Да, но я никому об этом не говорил. Частенько смотрю на Олега Львовича с этими мыслями. Потому хочу поступить в аспирантуру, чтобы продолжать быть рядом с ним , слушать его, учиться у него и терпеть его не очень простой характер. Ну, терпеть, это я, конечно, загнул, но я готов на все - пусть он ругает, говорит, что все не так, обижается, не обращает внимания. В общем, все, что угодно, только бы быть рядом.
- Про вас тоже говорят, что у вас не самый легкий характер.
- Это все вранье! Я – самый добрый режиссер в мире, я – душка. Думаю, что даже слишком мягкий режиссер. Если бы я был требовательнее, жестче, то результат был бы лучше. Я в этом убежден.
- Какой актер для вас идеален?
- Нет такого. Талантливый актер чаще всего – самый проблемный. Но за талант ему все прощаешь. Речь даже не о прощении. Просто с ним комфортно работать.
- В вашей практике было такое, что вам навязывали актеров, и выбирать не приходилось?
- Опыт у меня небольшой. Но вы знаете, было, и ничего в итоге не получилось. Это традиция советского театра, когда за тебя какой-нибудь худрук делает распределение. На самом деле, это – тупик. Если ты знаешь как надо, ставь сам, зачем ты кого-то зовешь?
- А как вам режиссерские лаборатории, которые дают новый опыт, встряску, адреналин?
- Это не то слово, адреналин! Я этого жутко боюсь: ты попадаешь к незнакомым людям и три-четыре дня в состоянии жуткого стресса должен выдать готовый продукт. Рядом с тобой в таком же стрессе находятся еще три режиссера, и вы поневоле между собой соревнуетесь - кто лучше. Еще на первом курсе мы поехали на одну такую лабораторию. Олег Лоевский ее организовывал. Это было восемь лет назад, с тех пор мне не очень хочется в этом участвовать. Вот только в прошлом году согласился поехать в Туапсе, размышляя, что могут же другие за три дня спектакль сделать, чем я хуже? Стиснул зубы, поехал и поставил. Мне даже понравилось. Но если спросите, хочу ли я еще раз, скажу "нет!".
- Кто ваши кумиры в театральном деле?
- Олег Львович - по ощущению музыки, по опыту и таланту. Но вообще кумир – это сродни идолопоклонству. Я просто с уважением отношусь и к Юрию Николаевичу Бутусову, и к Сергею Васильевичу Женовачу, и к Кириллу Семеновичу Серебрянникову – это большие мастера. Недавно я снял в Москве новую квартиру и попросил маму (а у нее тоже в квартире все в коробках стоит) достать эскизы, портреты, фотографии отцовских и дедовских спектаклей, которые у нас в Одессе висели по стенам. Среди прочего повесил три эскиза отцовского спектакля «Жирофле-Жирофля». Вот если мне когда-нибудь удастся поставить такой спектакль - оперу-буфф, такой праздник, то тогда… Но мне до этого далеко.
- Без чего сегодня театр не может существовать?
- Сложный вопрос. Театр не может без этого, не может без того, но существует же! Один театр без труппы существует, другой без классических пьес, третий – без современных пьес.
- Как вы относитесь к трениям в театральном мире, к контрактной системе и "покушениям" на репертуарный теар? Вы на какой стороне?
- Я так занят собой, что мне не до выступлений. Тот, кто уже ввел контрактную систему, все принимает. Тот, кого увольняют, кричит о насильственной смене поколений и смерти театра. А тот, кому дают играть и ставить, наоборот, говорит о каком-то подъеме. Но это все разговоры. Я думаю, в целом ничего не меняется. То же самое было и при Станиславском, и при Ефремове. Уж как кричали, что «бедный МХАТ раздирают». Я не принадлежу ни к театру, ни к партии - меня эти разговорыне не касаются.
- Вы не ставите современных драматургов, почему?
- Пока ничего не нашел, чтобы мне захотелось поставить. Все, что можно сказать злободневного, уже написали Островский и Чехов - бери да ставь. Может, мне пока просто не повезло встретиться со своим драматургом?
- А в кино не было еще мысли поработать?
- Гуляет сейчас такая мысль, но говорить об этом пока рано. В кино, конечно, есть своя прелесть - можно добиться наилучшего результата, с энного дубля, и на пленке он останется навсегда, а в театре - сегодня так сыграют, завтра этак.
- Было бы интересно увидеть на экране вашу команду замечательных «кудряшей».
- Команда, к сожалению, не моя. Сегодня все так заняты в разных проектах, но, может быть, если кристаллизуется что-то в голове, я попробую это реализовать.
- Жаль, что сегодня на телевидении ушел в небытие жанр «телевизионного спектакля».
- А зачем телевидению это надо? За это время можно показать несколько ток-шоу и много-много рекламы. Сегодня ТВ - это бизнес. Время – другое.