Обзор современного танца начала театрального сезона
 
Главное танцевальное событие октября – iTMOi Акрама Хана открыло фестиваль «Территория». Посвящение Игорю Стравинскому (In the mind of Igor – расшифровка названия), его «Весне священной» получилось торжественным и страшным, каким и может быть приоткрытие завесы в творческую лабораторию художника. В iTMOi нет следования музыке Стравинского, хореографии Нижинского и сценографии Рериха – есть встреча двух невест смерти на фоне нескончаемого варварского обряда. Невеста Смерти, та, что постарше, в кринолине, вычурной большой шляпе, одной обнаженной грудью, с вымазанным землей и пеплом лицом медленно и не очень живо шагает среди яростных энергичных дикарей, позволяя им до времени делать что хочется. Дикари в какой-то момент пытаются задобрить Невесту, исполняя нечто барочное, подлаживаясь под ее неспешный шаг и положение рук. Смерть довольно скоро обозначает свою жертву, хрупкую азиатку в белом платье и пытается вовлечь ее в танец своей орбиты. Но у Избранницы находится защитник, позволяющий Смерти съесть себя кринолином, как ядовитые цветы едят насекомых. Она охотно принимает его в свое лоно (даже подпрыгивает для убедительности), чтобы потом подарить ненужную ей жертву ее соплеменникам, от века нуждающимся в козле отпущения – сцена, в которой она выпускает мужчину из-под кринолина, обвязанного веревками, и за них синхронно и разрозненно дергают обрадованные дикие, одна из самых зрелищных в спектакле. Распятый, обретший после такого путешествия бессмертие человек в позе морской звезды дергается в веревках, а Смерть крадется за своей желаемой Жертвой – девушкой в белом, чтобы передать ей  большую вычурную шляпу в знак того, что теперь Невестой смерти становится она. Кажется, никто еще так визионерски не обыгрывал тему Избранницы Смерти, не материализовывал ту силу, которая просит жертвоприношения. 

Тем временем «Весна священная» нью-йоркской компании Shen Wei Dance Arts на фестивале Dance Inversion прошла очень скромно – по расчерченному словно мелом полу в склоненных позах, сухо перемещались бесполые фигурки, нервно-мышечно отзываясь на ставшую почти неузнаваемой музыку, исполненную в версии солирующего фортепиано в четыре руки. «Сложения» получились у Шен Вея глубже: одетые в красное и черное танцевальные массы распадались и смыкались, неся свой цвет с гордо поднятой головой, зачехленной в овальный кокон, диктующий осанку.  Освещение сцены и мелкий семенящий шаг танцовщиков рождал фокус: вот фигура выплыла из тьмы на авансцену, приняла смиренную и величественную позу и снова растаяла, немного отодвинувшись в сумерки. Формальная игра контрастами – света и тьмы, красного и черного, обнаженного до пояса и одетого в юбку тела Шен Вею, молодому мэтру American Dance Festival, где повидали множество талантов, определенно удалась. «Сложения» стали первой работой китайского хореографа с тех пор, как он покинул Родину в 1995 году. Подобранная им музыка – последняя песнь спящей Девы для колоколов и струнного квартета, буддистские песнопения тибетских монахов хранят родовую память и уважение к традициям своей страны. Отдельным представлением в спектакле стали поклоны, наглядный урок современному человеку, как важно и красиво замедляться и кланяться. Как красива склоненная и никуда не стремящаяся фигура и несуетящаяся личность.

Важно, что «Пять вечеров американского балета», в которых участвовала компания Шен Вея, в принципе состоялись. На открытии «Вечеров…» присутствовал и выступал министр-советник по вопросам прессы и культуры посольства США Джеффри Секстон, заверивший, что  «фестиваль послужит укреплению взаимопонимания и в очередной раз продемонстрирует, что язык танца универсален, что преодолевает границы и прокладывает мосты», а художественный руководитель Dance Inversion Ирина Черномурова подтвердила, что программа «Пяти вечеров…» выросла из постоянных взаимоотношений Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко и отдела культуры Посольства США в России, возникших в середине 1990-х годов: «Ни облачка не пролетело в наших отношениях». Знаменательно, что в это же самое время труппа Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко гастролировала в Китае.

«Моя аномалия» – первый спектакль эстонского хореографа Марта Кангро с российскими танцовщиками. Коллекция личных историй о приятии другого с его тараканами и себя со своими странностями вошла в репертуар театра Наций и участвуют в ней танцовщики костромского театра современного танца «Диалог Данс» и московские музыканты J.Hellboy. В «Моей аномалии» рассказывают об опостылевших соседях, о страхе заболеть любой болезнью, злословят над большой грудью одной из танцовщиц так, как это обычно делают за спиной, прикрываясь ладошкой – весь фобийный ментальный мусор вывален на сцену: ну да, гордиться нечем, мы все это правда думаем. Любопытно, какую окраску получают танцы, прослаивающие монологи: танцующие нравятся себе и хотят понравиться зрителям. Молчаливое движение обманывает нас: танцующие могут очаровать нас, а говорящие нет, а ведь это одни и те же люди. Физическое тело, заканчивающееся кожей и социальное тело, включающее в себя весь спектр коммуникаций – какая неприятная разница. Понятие political and social body, в разное время разрабатываемое Джудит Батлер, Мишелем Фуко, Теодором Адорно, во вполне доступном виде представлено в «Моей аномалии» – следующий показ 3 и 4 ноября на Малой сцене Театра наций.

«Подожди, подожди! (Моему отцу) Яна Фабра на фестивале моноспектаклей «Соло» в исполнении актера Яна Фабра Седрика Шаррона разочаровал прогрессивную танцевальную общественность. Постоянно включенный дымогенератор, окутывающий актера и титроэкран, раскушенная ампула с искусственной кровью, шепоты и крики в микрофон были сочтены устаревшими приемами. Тогда как Седрик Шаррон, в финале называя себя в бельгийской (и театральной) транскрипции Хароном, рассказывал непридуманную историю своих отношений с отцом, только перед смертью признавшем право сына заниматься танцем. И сын объясняет вдогоноку – подожди! подожди! – почему именно танец стал тем пространством, в котором он чувствует себя живым и даже путешествует на лодке Харона туда и обратно – благодаря пространству танца, которое впустило его в себя. Седрик говорил о метафизике танца, и важно было продраться сквозь неловкий скороделаный перевод или слушать сердцем его простой английский – Седрик говорил о кровно заработанном праве принадлежать искусству танца. Седрик, подобно танцовщикам Шен Вея, сумел замедлиться и поклониться предкам. А то, что настоящий контракт с искусством писан священными для Фабра человеческими жидкостями – кровью, спермой, слезами и потом – для прикасавшихся к тайнам танца, конечно, не секрет.