Кажется, совсем недавно в Большом театре состоялась премьера «Кандид», а режиссер Алексей Франдетти уже с головой окунулся в новый проект: в Театре наций начались репетиции «Стиляг». В его жизни всё по графику: планы расписаны на два года вперед. Вот и на интервью у нас ровно час.
– Алексей, про вашего «Кандида» много говорили и писали. А по вашим ощущениям, удачная была премьера?
– Более чем. При всем волнении и сложности материала, артисты блестяще справились с той подачей, которая была им предложена. Мне хотелось, чтобы они отпускали себя, хулиганили, и это происходит. Мне кажется, о том, получился спектакль или нет, легче всего судить по тому, на каких скоростях работают сотрудники цехов: костюмеры, реквизиторы, бутафоры. Тут люди в движении, у них горят глаза, а значит, все в порядке.
Как правильно сказал после премьеры Владимир Георгиевич Урин, непросто быть первопроходцем: новое не всегда воспринимается доброжелательно (а для Большого театра мы, безусловно, сделали нечто нетипичное). Наверняка найдутся ревнители, которые скажут, что этой оперетте, буффонаде, где все так ярко и так жирно, не место на Исторической сцене. Но, на мой взгляд, каким бы храмом искусства ни был театр, в нем все равно должна циркулировать кровь.
– В Большом театре вы работаете не впервые, но все-таки с чем на этот раз были связаны ваши главные тревоги и опасения?
– Мы замахнулись на семистейдж с большим количеством визуальных эффектов, но так как официально это концертная версия, на сценическую репетицию нам отвели всего три дня, и за это время нужно было успеть все. В процессе мы поняли, что у постановки довольно сложная структура, и неплохо бы нам иметь в запасе еще несколько дней, но это было уже невозможно. Тем не менее, мы победили, это главное.
– Кстати, о визуальных эффектах. Вы нередко используете на сцене видеоарт. Современные технологии добавляют выразительности?
– Порой да, но на самом деле я не любитель видео: то, что оно в последнее время часто появляется в моих спектаклях – это скорее, просьба театра, нежели мое личное желание. Технологии делают тебя зависимым. В случае форс-мажора шансы спасти положение за счет артистов сводятся к нулю. Если в спектакле Комише Опер «Волшебная флейта» вдруг зависнет сервер, спектакль пропал. Недавно был на генеральном прогоне у одного очень хорошего российского режиссера – там сложилась как раз такая ситуация. Спектакль остановили, режиссер вышел к публике: извините, ребята, кина не будет, деньги за билеты в кассе. У меня и у самого как-то случилась накладка. Как раз в Большом театре, на спектакле «Путеводитель по оркестру. Карнавал животных». В день премьеры кто-то задел ногой кинект, сигнал сбился, и часть действия просто не состоялась. Так что современные технологии – штука опасная. Кстати, в Лондоне перемены декораций в мюзикле «Призрак оперы» до сих пор делаются вручную. И спектакль не становится от этого хуже. Мы же приходим в театр в первую очередь за живой эмоцией.
– Мюзикл часто воспринимается как легкий жанр.
– Ну, такие разговоры выглядят несостоятельно, особенно после торжества одного из главных мюзикловых композиторов на Исторической сцене Большого театра. К тому же, есть множество мюзиклов, в основе которых сложные сюжеты. Та же «Бернарда Альба», которую мы делали в Екатеринбурге. Мягко говоря, не самый легковесный материал. Мюзикл гораздо глубже, чем оперетта. А иногда даже глубже, чем драматический спектакль.
– За счет чего?
– За счет сюжета.
– То есть, в конечном счете, все упирается в историю?
– Безусловно. Но на самом деле главное найти верный ход. Скажем, мюзикл Стивена Сондхайма «Варьете» – вещь, в общем, бессюжетная, однако, невероятно трогательная. Она про то, как старые артисты приходят прощаться с театром, в котором когда-то работали. У каждого есть личное воспоминание. Сделано очень круто. Вообще, мюзикл – сложная штука. Каждый театр, который на него замахивается, даже Большой, в процессе понимает, что все не так просто, как казалось.
– В этом смысле что нам стоит позаимствовать у Бродвея?
– О, многое! В первую очередь, систему. Глава, с которой начинается один из основных учебников по бродвейской режиссуре, называется «Planning and Schedule». А у нас часто приходится бросаться в дело, не понимая, что тебя ждет в финале. Лично мне от этого некомфортно. Мы можем быть сколь угодно талантливыми, но все это будет бесполезно, если у нас не будет четкого понимания планов и графиков.
– Почему это так важно?
– Потому что жанр, во-первых, очень технологичный, а во-вторых, нацелен на стопроцентный успех у зрителя восемь раз в неделю. Он сопряжен с большими финансовыми затратами, а следовательно, с высокими финансовыми рисками, поэтому каждая минута на вес золота.
В драматическом театре ты можешь быстренько собрать артистов и сказать: «Так, вы идете направо, вы – налево». Не получилось – пробуем наоборот. В мюзикле хор приходит к тебе на два часа, и за это время тебе нужно поставить огромную сцену, потому что в следующий раз эти люди появятся уже перед премьерой. У тебя просто нет возможности импровизировать, ты должен четко знать, что пять человек идут направо, десять – налево, причем именно в 48-м такте, не в 47-м и не в 49-м. Если начинаешь чесать репу перед хором, ты мгновенно теряешь авторитет.
После премьеры в Большом театре мы поняли, что нам нужно немножко подкорректировать поклоны. Сделать это теперь очень сложно. Собрать все коллективы вместе – практически нереально. Поэтому репетиции прописываются заранее. И это нормально. Ты должен быть готов на сто процентов.
– Мюзикл сложен и для артистов, которым надо держать высокую планку сразу по трем составляющим – драматической игре, вокалу и хореографии.
– Да, но как раз за синтез я этот жанр и люблю. И, конечно, за театральность. Я из тех режиссеров, которые воспринимают театр как праздник. У меня нет желания сводить все к сложному постдраматическому театру. Разумеется, он тоже имеет право на существование, и есть множество режиссеров, которые успешно работают в этой традиции, но это не моя чашка чая. Я за то, чтобы уводить зрителя от повседневной рутины, создавать другую реальность – безусловно, имея в виду контекст, в котором мы живем.
– Тут вы единомышленники с Евгением Писаревым, у которого когда-то начинали.
– На сто процентов. Наверно, поэтому мы так часто пересекаемся. Вот и на этот раз репетировали в Большом театре в соседних залах.
– На кого еще ориентируетесь?
– Пожалуй, на две фамилии. Из зарубежных режиссеров это Харольд Принс. Недавно смотрел возобновление его «Кандида» в Нью-Йорк сити опере, был поражен: человеку 90 лет, а он так трезво понимает современный театр. Складывалось ощущение, что это ставил мой ровесник. А из наших соотечественников – Кирилл Серебренников. Если у Писарева я взял любовь к театральности, то у Серебренникова – какую-то смелость, драйв, динамику и темпо-ритм, в котором надо работать.
– В этом сезоне на гастроли в Москву приезжала из Екатеринбурга ваша «Эвита». Этот мюзикл как раз из числа сложных сюжетов, о которых вы говорите. Почему вы выбрали эту историю?
– Поскольку я хотел сделать мюзикл в концертном исполнении, требовался такой, в котором будет как можно больше музыки и как можно меньше диалогов. Изначально мы рассматривали «Отверженных», однако нам отказали в лицензии, а на «Эвиту» мы получили ее без труда. Все к лучшему, потому что «Отверженных» часто ставят в таком формате, а «Эвиту» – впервые.
– В вашей трактовке концертное исполнение – это чуть ли не полноценный спектакль.
–Аппетит (как, кстати, и с «Кандидом») пришел во время еды: сначала захотелось не просто петь, но и играть, а раз играть – то неплохо бы иметь костюмы, а раз есть костюмы, то хорошо бы заодно и видео. В общем, понеслось, и в результате мы имеем то, что имеем. До спектакля здесь не хватает разве что декораций.
– Перевод текстов вы вновь делали сами. Никому не доверяете?
– Зачастую проще сделать самому, чем объяснить, чего хочешь. Как вокалист, я понимаю, какие гласные поются, а какие нет. Поэтому не просто перевожу текст, но и пропеваю. Вот мы идем к верхней ноте, значит, здесь не может быть букв «е» или «у». Иначе артист будет мучиться. Единственный соавтор, который меня понимает, – это Женя Беркович.
– Вас не тянет сделать тексты более поэтичными?
– В русской традиции Шекспира переводит никак не меньше чем Пастернак. Выходит отдельное произведение искусства, в котором очень много Пастернака. Что, может быть, и неплохо. Но когда я делал свой первый серьезный перевод (это был мюзикл «Джекилл и Хайд»), режиссер сказала мне: «Слушай, это текст Лесли Брикасса. Вот пусть он и остается текстом Лесли Брикасса». Я очень четко запомнил этот совет. Сделать точный перевод не всегда возможно, но все-таки я стараюсь оставаться максимально близким к оригиналу. Если удается совместить это с образностью – замечательно. Но первоисточник всегда важнее, остальное вторично.
– Договор на «Эвиту» включает всего восемь показов. Вам не жаль прощаться с этой работой? Не думаете продолжить ее сценическую жизнь?
– Да, рассчитываю продлить лицензию еще на сезон. Причем мне нравится именно концертная версия. Не хотелось бы делать из нее полноценный спектакль, потому что сюжет охватывает большой временной период, в результате чего возникает ощущение отрывочности повествования – такого «дайджеста». Непросто выстроить логику перехода от одной сцены к другой. А формат семистейдж многое нам прощает.
Вообще, мне хотелось бы, чтобы мюзикл в концертном исполнении появлялся в Свердловской музкомедии каждый сезон. Полноценная постановка обходится минимум в 20 миллионов рублей, а знакомить зрителей с новыми произведениями нужно. Концертное исполнение в этом смысле разумный компромисс. Пример такой стратегии подают Большой и Мариинский театры. Надеюсь, Свердловский театр эту идею подхватит.
– «Эвиту» вы показали на уже родной для вас сцене Театра на Таганке, где с успехом идет «Суини Тодд». Как ваши музыкальные спектакли легли в пространство, наполненное стилистикой Юрия Любимова?
– «Суини Тодд» – это, как мне кажется, оммаж эстетике Юрия Петровича, начиная с визуальной картинки и заканчивая фонариками. Это наш ему привет. Этот спектакль буквально подминает под себя пространство Театра на Таганке, потому что декорация находится над залом. С «Эвитой» история другая. Сцена Театра на Таганке в два раза меньше сцены Свердловской музкомедии. На репетицию у нас было всего полдня, а весь свет и все выходы нужно было прописать заново. Гримерных катастрофически не хватало. Я не понимал, где мы разместим оркестр и куда денем детей. В общем, мероприятие было рискованное. Честно говоря, я ждал огромного количества накладок, но их, к счастью, не случилось. Стены помогли.
– Вы нередко приходите с музыкальным материалом в драматический театр. Возникают сложности с подбором артистов?
– Наверное, это моя карма приходить с музыкой в драматический театр и с драмой – в музыкальный. И если в драматическом театре действительно случается нехватка поющих артистов, то в Большом театре произошло наоборот: когда оперные артисты столкнулись с необходимостью говорить, мы поняли, что придется поработать. Поскольку партия Рассказчика в мюзикле «Кандид» предполагает большие монологи, в главный оперный дом мы пригласили драматического (хотя и прекрасно поющего) артиста Петра Маркина. Так что обратная проблема тоже существует.
– В свой первый спектакль в «Школе драматического искусства» вы взяли звезду мюзикла Наталию Быстрову.
– Да, она исполнит роль Душечки в предстоящей премьере Sugar.
– С чем связан этот выбор?
– Роль большая, тянет на себе весь спектакль, поэтому в данном случае мне не хотелось рисковать открытием нового имени. Вот в «Стилягах» в Театре наций, напротив, будет занято много начинающих артистов. А здесь требовалось однозначное попадание. На самом деле мы никого больше не звали на пробы: я сразу понял, что это будет Наташа. Открытый кастинг тоже не проводили. Зная срез артистов, я выбирал тех, с кем мне хотелось бы поработать. В их числе Витя Добронравов, с которым мы хорошо дружим. И, конечно, в спектакле будут заняты многие артисты ШДИ.
– Мы все помним эту историю по фильму «В джазе только девушки» с Мэрилин Монро. Визуально ваша трактовка будет с ним перекликаться?
– Мне как раз и хочется классического голливудского кино на сцене, потому что это не тот материал, который можно перенести в сегодняшний день или еще куда-нибудь. Там вполне однозначная музыка, понятная история, поэтому мы не будем обманывать ожидания зрителей. Сценическое решение придумает мой постоянный соавтор Тимофей Рябушинский, костюмы – Виктория Севрюкова.
– «Стиляги» будут по фильму Валерия Тодоровского?
– Начну с того, что это оригинальный спектакль, который никогда нигде не шел. По музыкальному ряду он действительно повторяет прекрасный фильм Валерия Петровича, хотя там есть и несколько новых номеров. Это будет непростая история, и очень затратная, потому что, как выяснилось, получить права на бродвейский мюзикл гораздо легче, и, что самое удивительное, дешевле, чем на некоторые песни российских исполнителей. Парадоксально, но факт.
– Ну, западные правообладатели тоже к этому вопросу щепетильно относятся.
– Как я уже говорил, нам не удалось получить лицензию на «Отверженных» в концертной форме, но это скорее исключение: обычно проблем не возникает. Мне кажется, со всеми можно договориться. Как-то я имел наглость написать напрямую Стивену Сондхайму: «Стивен, а можно мы с тобой встретимся?». Сумасшествие, да? Но еще большим сумасшествием было то, что он ответил. «Да, конечно, вот мой адрес, приходи, пообедаем». Так мы и познакомились. Так что нет ничего невозможного.
– Видимо, этой мыслью руководствовалось несколько тысяч человек, которые пришли на кастинг «Стиляг».
– И не прогадали. Мы действительно взяли много молодежи. Некоторые из них – студенты нашей с Ликой Руллой Мастерской мюзикла в ГИТИСе. Главную мужскую роль сыграют недавний выпускник Школы-студии МХАТ Олег Отс и мой студент Эмиль Салес. Для них обоих это будет дебют на большой сцене. Главную женскую роль исполнят Настя Тимушкова (артистка Театра Табакова) и Даша Авратинская, сыгравшая в «Гордости и предубеждении», «Суини Тодде» и вообще оказавшаяся моим театральным талисманом. Из именитых артистов я пригласил Федора Добронравова.
– Фильм Тодоровского очень яркий, графичный. Кто будет работать над сценографией?
– Если вспомнить фильм, то яркая там как раз не сценография, а костюмы. Акцент мы сделаем именно на них. За это отвечает Настя Бугаева. А за сценографию – Тимофей Рябушинский.
– Когда ждать премьеру?
– В конце февраля. Из уже озвученных планов в этом сезоне также выйдет премьера мюзикла «Последние пять лет». Это спектакль для двоих артистов (в нем заняты Павел Лёвкин и Марфа Кольцова), он будет играть на Малой сцене Театра на Таганке.
– Выходит, вновь беретесь за камерный мюзикл?
– Начало было положено в стенах Театра Пушкина, где уже четвертый сезон идет «Рождество О. Генри». Это очень дорогая для меня история, которая ассоциируется с атмосферой моего дома, с моей семьей, женой и ребенком. Этот спектакль рождался, когда я принял решение оставить актерскую профессию, а в режиссерской еще толком не состоялся – в общем, был немножко похож на Джима, который не знал, где взять денег на подарок любимой жене. Я прошел через это, и в результате родился маленький, но очень настоящий и дорогой для меня спектакль.
На самом деле мои официальные планы заканчиваются февралем 20-го года. Но, с другой стороны, хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах. К сожалению, в России многое планируешь, а потом хрясь – и все как-то меняется.
– Почему именно в России? В чем проблема?
– Разгильдяйство…
– Та самая глава про планирование?
– Точнее полное ее отсутствие.
– Давайте тогда не про планы, а про мечту. Вот вы поставили спектакли в МХТ и Большом театре – на двух главных сценах страны: драматической и музыкальной. Где мечтаете поработать?
– В Метрополитен.
– Есть уже визуализация, что это будет?
– Всегда нужно визуализировать свою мечту. Но название озвучить я пока не готов, потому что это действительно только мечта. Хотя, повторюсь, нет ничего невозможного! Когда-то я и представить не мог, что мой спектакль будет идти на Исторической сцене Большого театра, а сегодня это стало реальностью.
Справка
Алексей Франдетти
Родился: 15 января 1984
Образование: В 2002 поступил на актерское отделение Школы-студии МХАТ (мастерская Игоря Золотовицкого и Сергея Земцова). После второго курса перевелся во ВГИК, в 2006 окончил мастерскую Игоря Ясуловича.
Актер в спектаклях: «Федра», «Письмо счастья», «Одолжите тенора!» (Театр им. Пушкина), «Ромео и Джульетта» (Драматический театр им. Станиславского), мюзиклах «Золушка», «Маугли», «Ромео и Джульетта», «Фанфан-Тюльпан» («Московская оперетта»), Zorro («Стейдж Энтертейнмент») и др.
Режиссерские работы: «Пробуждение весны» (совместно с Кириллом Серебренниковым, «Гоголь-центр»), Viva la mamma (Красноярский театр оперы и балета), «Рождество О. Генри» (Театр им. Пушкина), «Гордость и предубеждение» (МХТ им. Чехова), «Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит» (Театр на Таганке),
«Бернарда Альба», «Эвита» (Свердловский театр музыкальной комедии), «Путешествие в Реймс», «Путеводитель по оркестру. Карнавал животных», «Кандид» (Большой театр) и др.