У главного российского артиста театра и кино в сутках определенно не 24 часа, а намного больше — он снимается в фантастических блокбастерах, развивает театральное искусство на Дальнем Востоке, а с 15 сентября еще играет на сцене Театра Наций «Дядю Ваню» в постановке Стефана Брауншвейга.

— Здравствуйте. Женя, — представляется он, коротко кивая головой. Но обращаться к нему иначе, как Евгений Витальевич, у меня не поворачивается язык. Миронов, которому сейчас 52, всегда был для меня фигурой большой, исключительной.

Лет 15–20 назад, когда на российские картины не принято было ходить в кинотеатры (по большому счету их там почти и не показывали), очень хорошо смотрелись дома по вечерам фильмы телевизионные — военные, исторические и обязательно по классике, — а главный герой в них часто принимал облик актера Евгения Миронова. Его князя Мышкина или прямодушного советского офицера нельзя было не полюбить один раз и на всю жизнь: герой становился очень близким, даже родным, и казалось немыслимым представить, что у него другое лицо, смотрит он не глазами Миронова, говорит не его голосом. Почему-то сразу было понятно, что вот это точно, как иногда любят говорить, артист от Бога. И теперь я, конечно, понимаю почему. Миронов — человек-стихия. Безмятежная водная гладь с легкой, порой лукавой рябью, которая в момент может превратиться в могучие волны. А под ними — бесконечная, мощная, завораживающая глубина, которая, стоит только на нее посмотреть пристальнее, тут же ускользает. И всегда будет ускользать.

Недавно актер снялся в блокбастере «Вратарь Галактики» Джаника Файзиева, где сыграл одного из центральных персонажей. В фантастической истории про Москву 2071 года, вдохновленной книгами Айзека Азимова, Александра Беляева и братьев Стругацких, он появляется в образе загадочного инопланетного ученого-гения Бело. Он учит атлетов — людей, обнаруживших в себе сверхспособности, умело применять свою силу в межгалактических соревнованиях по космоболу, эдаких гладиаторских боях второй половины XXI века. Но изменить ход финального сражения за Землю сможет лишь сам Бело.

Я такой, знаете, скучный, маменькин сынок, в смысле я воспитан так, что должен отвечать не только за себя, но и за других.
Шах и мат. Евгений Миронов, которого зритель любит за Мышкина, Ивана Карамазова, Гамлета, чеховских Треплева и Иванова, вдруг решает примерить образ русского мастера Йоды. Чем его вообще привлек такой проект? «До этого я снимался в картине про Ленина, был в очень серьезном историческом персонаже, — объясняет Миронов. — После него мне захотелось похулиганить. А Джаник предложил мне роль, совсем не похожую на то, что я делал до этого. Здесь я всю картину снимался на "зеленке" и, будто студент, познавал азы актерской игры в обстановке, когда все вокруг воображаемое. Но я все-таки работал с позиции нашей психологической русской школы, потому что иначе я бы утонул. Мне нужен характер, нужно понимать, как мой герой относится к другим персонажам. К примеру, по сюжету рядом со мной стоят трехметровые люди — игроки в космобол, и я спрашивал Джаника, мужчины они или женщины, сколько им лет. А он не мог мне ответить на эти вопросы, потому что героев даже еще не нарисовали».

— Я почему-то так и подумала, что для вас это было скорее хулиганством, — говорю я вслух больше самой себе.

— Да? — подхватывает Миронов. — Ну, понимаете, это же «хвост», который ползет за мной как за артистом, исполняющим серьезные драматические, иногда классические роли. Но поскольку потребности в этом становится не так много... Я с радостью откликнулся на предложение, хотя и удивился, что меня пригласили.

Оказалось, между прочим, что Евгений Витальевич — большой поклонник фантастики. По крайней мере, свое отношение к ней он описал по-детски восторженным «Обожаю! Умираю, обожаю!». Вообще, похоже, что искренний интерес к самым разным явлениям жизни у Миронова в крови. Фразу «И я подумал: как это интересно!» — он произносит ее почти с придыханием — за время нашей встречи я слышу так же часто, как в афише Театра Наций, которым он руководит уже 12 лет, появляются имена ведущих европейских режиссеров. 15 сентября, например, на главной сцене состоится премьера чеховского «Дяди Вани» в постановке худрука парижского театра «Одеон» Стефана Брауншвейга, где Миронов сыграет заглавную роль, а его партнерами станут Елизавета Боярская, Юлия Пересильд, Виктор Вержбицкий, Надежда Лумпова и Анатолий Белый.

— Что получится, вообще не знаю, честно вам скажу, потому что так мы еще не работали, — между бровей у Миронова появляются две едва заметные складочки, он сосредоточенно сжимает губы. — Один из героев пьесы, Астров, говорит о том, что беспощадно вырубаются русские леса, что земля трещит под топором, и именно эта тема сильнее всего зацепила Брауншвейга. А он, в свою очередь, заразил ею нас, актеров. Дошло до того, что мы на репетиции перестали покупать воду в пластмассовых бутылках, а начали приносить стеклянную посуду и теперь из нее пьем. И ведь проблема экологии появилась не вчера, — указательный палец его правой руки взмывает вверх, — но в новостях я ее абсолютно формально просматривал. Я смотрел то, что меня интересует по теме искусства, или сюжеты про какие-то военные конфликты, катастрофы. А сейчас вот принимается решение, будет на Байкале китайский завод или нет, и я тут же думаю, как могу в этом участвовать, помочь. Будущее нашей планеты сильно меня волнует. Конечно! Поэтому мы делаем «Дядю Ваню». За сто лет ничего не поменялось: люди продолжают истреблять друг друга, попутно истребляя леса.

Миронов внезапно подносит к уху телефон — звонит мама. «Как дела, как дела, мам? Слава богу. Хорошо, да, я даю интервью для журнала. Ладно, позвоню еще, целую, целую, родная. Пока». Евгений Витальевич залпом выпивает двойной эспрессо и, снова наклонясь вперед, дает понять, что готов продолжать. Я спрашиваю, какие самые важные и неожиданные открытия он сделал о самом себе в течение жизни.

— Не анализирую, не анализирую, — перебивает меня Миронов. — Тут, так сказать, не мое дело. Какое-то изменение заметил разве что с появлением руководства театром. Я не был лидером в школе, в классе или на курсе, роль лидера стала для меня абсолютно неизвестной, новой, совершенно иные качества требовалось в себе взрастить. И здесь мне пригодилась моя ответственность. Я такой, знаете, скучный, маменькин сынок, в смысле я воспитан так, что должен отвечать не только за себя: вначале за родных, потом за людей, которые волею судьбы оказались рядом. Поэтому ни секунды не сомневался, когда Швыдкой, тогдашний министр культуры, предложил мне должность художественного руководителя. Правильно ли я сделал? Не знаю. Наверное, у меня была бы другая жизнь, я сыграл бы больше ролей. Интересным ли я делом занимаюсь? Интересным. Много оно отнимает сил? Очень много!

В день нашей встречи у Миронова впервые за полгода образовалось свободное утро. «Представляете? — добродушно усмехается он. — А чем заняться? Я растерялся! А потом думаю: господи, какой я дурак, ну как же чем! И поехал в Пушкинский музей». Ну а завтра «гонка» продолжится. За те 12 лет, что Театр Наций под его руководством проводит Фестиваль театров малых городов, на «Золотую маску» в Москву регулярно стали приезжать региональные спектакли, и их режиссеры все чаще получают главные призы. Оживление театрального пространства за пределами Москвы — вот чем сейчас болеет Евгений Витальевич. Он же инициировал программу развития театрального искусства на Дальнем Востоке, заручился поддержкой президента и теперь с безудержной самоотдачей ее реализует. С 19 по 26 сентября в Хабаровске пройдет первый Фестиваль театров Дальнего Востока, и там он рассчитывает найти «новую кровь».

Представить Миронова без руководства театром уже невозможно — это его жизнь, душа и, как он сам признается, болезнь. Однако в своих воспоминаниях о лучших мгновениях жизни он в первую очередь артист.

— Алла Демидова говорила, что мы, актеры, рисуем в воздухе, и ветер все уносит, — голос Миронова звучит тихо, даже интимно, как если бы он произносил знаменитый монолог Гамлета. — Но этот катарсис, еле уловимый момент, момент очищения — на сцене или в кино — он наступает тогда, когда ты предельно честен. Без этой исповедальности нечего делать. А чтобы исповедаться, необходимо найти мужество, силы. И важно, чтобы было что сказать, — зритель очень сильно это чувствует! Тогда все имеет смысл.