Интервью актера главному редактору HELLO! Cветлане Бондарчук. Художественный руководитель Театра Наций провел экскурсию по своей творческой лаборатории.

В 2006 году, с приходом ­команды во главе с народным артистом России Евгением Мироновым, начался новый отсчет истории бывшего Театра Корша. За последние 13 лет здание в Петровском переулке превратилось в модное место: на спектакли невозможно достать билеты, что ни премьера, то событие.
"Где я ищу вдохновение? Там, где творчество. В театре, конечно" /Евгений Миронов/

Женя, ты знаешь, я, можно сказать, театралка, но в Новом Пространстве Театра Наций в первый раз.

У нас тут эксперименты!

Тогда это точно для меня. Помню, хотела прийти на премьеру "Сказок Пушкина". А ты меня уговаривал подождать: "Приходи на шестой-седьмой спектакль". А мне нравится наблюдать, как рождается постановка,  такое волнение!

По-моему, Питер Брук сказал, что самый большой минус театра — премьера. Спектакль еще не рожден, происходит нечто насильственное, и оно не имеет отношения к тому, что потом будет играться.

Недавно я была на премьере "Дяди Вани". Волновалась так, будто это я на сцену выхожу. Но, честно скажу, стоило тебе появиться, как меня сразу отпустило.

Даже самым близким людям нельзя сказать: "Ой, делайте скидку…" Это невозможно. Скоро поедем с "Дядей Ваней" в Париж — в "Одеон", потому что главный режиссер спектакля Стефан Брауншвейг  ­худрук этого театра. У нас будет 10 спектаклей подряд.

Как воспринимают постановки за границей?

Зал делится на две половины: русскоязычная публика, которая очень открыта и хочет сразу, моментально приветствовать все, что ей покажешь, и местная, с которой мы знакомимся. Стараемся абстрагироваться и получать удовольствие от самого спектак­ля. С "Рассказами Шукшина" объездили полмира. При этом в Гонконге или в Чили вообще нет русских зрителей. Представляешь? Ну что им наши «Рассказы Шукшина?»

Как иностранцы, которые не знакомы с той жизнью, что описывает, к примеру, Зощенко или Шукшин, реагируют на спектакли? Как они проникаются? Чудо?

Чудо театра. Если зритель понимает, что это не про какую-то далекую страну, а про отношения, он подключается. И ему все равно, в какой одежде персонажи. 

Вот еще интересно — бывает, случаются конфликты между актерами. Это мешает в работе?

На сцене тебе как персонажу надо решить ­такое количество задач, что, честно говоря, не до личных отношений. Конечно, здорово хорошо ладить с партнерами, но, когда увлекаешься, забываешь обо всем. Спектакль — чудесное время, когда ты делаешь открытия. А иначе бессмысленно выходить на сцену. И зрителям ­необходимо сделать открытие, а не просто приехать и получить удовольствие. Я против удовольствия.

Да ладно? А я — за!

Нет, я считаю, что спектакль — обоюдный процесс, который что-то меняет и в зрителях, и в актерах… Я к этому вопросу отношусь ответственно.

Но можно быть ответственным и получать при этом удовольствие?

Безусловно. В спектаклях я получаю огромное удовольствие, но только после того, как хорошо потрудился.

Ты сейчас говоришь как актер. А хотел бы выступить как режиссер?

Зачем же я буду что-то ставить, когда в театре так много талантливых режиссеров? (Смеется.) Бывает, я молодым что-то советую. Но это не режиссерские амбиции. В Театре Наций есть и опытные режиссеры, и начинающие. Из Нового Пространства они переходят на Малую сцену, с Малой сцены — на Основную. И становятся уже известными ребята, которые здесь начинали. Максим Диденко, например.

Много сейчас талантливых ребят, новых имен?

Талантливых много не бывает. Но у нас все талантливые.

А есть гении?

Я осторожно отношусь к этому слову. С одной стороны, режиссер — это профессия, и ей можно обучиться. А с другой — дар Божий. Для меня слово "гений" означает, что я не понимаю, как это сделано. А результат — космический. Для меня это Эймунтас Някрошюс. Режиссер, мой друг, которого, к сожалению, не так давно не стало. Я у него спросил однажды: "Как вы придумывае­те сцену?" И он мне рассказал интересную историю, как он сидел дома, придумывал сцену Мышкина и Настасьи Филипповны. У него в голове уже что-то проигрывалось, и вдруг он замечает, что пол грязный. Взял тряпку и стал мыть, чтобы что-то делать в процессе размышления, и не заметил, как вымыл не только квартиру, но и подъезд. Оказался на первом этаже, а он на третьем вроде жил. И упал в обморок — закончились силы. Вот при работе с такими режиссерами я понимаю, что должен не предлагать (что я обычно делаю), а внимать. Мне все время хочется что-то открыть, чего я не умею. И конечно, наш театр — благодатное поле для экспериментов. У нас работает около 350 артистов и музыкантов на проектах.

Постоянной труппы нет?

Нет. Приходит режиссер и делает кастинг.

Но артисты часто снимаются в сериалах, им нужны деньги. Составить план спектаклей, наверное, сложно.

Это адская работа для сотрудников, которые этим занимаются. Но есть заинтересованные артисты. Они не отбывают вахту в театре, нет. Это творческий интерес.

Если говорить об актерах... Мне кажется, наша школа — международная. Я, например, смотрю на Джуда Лоу в "Молодом Папе" и думаю: "Великий русский актер".

Я восхищаюсь не многими, но есть для меня очень интересные артисты. Например, вчера посмотрел фильм "Джокер". Фантастическая работа Хоакина Феникса. Но хочу обратить твое внимание, что одно дело — играть в кадре, другое — на сцене. И у меня были случаи, когда я очень разочаровывался.

То есть Джуд Лоу тебе не понравился как театральный актер? 

Я Джуда Лоу не видел на сцене, я вообще говорю. Вот сейчас на гастролях в Лондоне Хелен Миррен пришла на спектакль. Потом мы сидели в гримерной и она плакала.

Видимо, русские корни дают о себе знать…

Наверное. Как раз с ней мы обсуждали профессию. Она сказала: "Женя, такая сложная работа — играть в театре!" Это совершенно другие законы ­существования.

Где ты вдохновляешься? Где проводишь много времени?

Там, где творчество. С удовольствием нахожусь здесь, в Новом Пространстве. С удовольствием играл роль Ленина в постановке по Солженицыну "Красное колесо". Это театральный сериал, и наш спектакль был одной из четырех серий. Его режиссер Талгат Баталов сейчас будет ставить роман Мишеля Уэльбека "Покорность" — уже на Малой сцене. И я вижу, как у него "наращиваются мышцы", — материал все интереснее, сложнее. Обсуждаем и детские спектакли. Хочется, чтобы дети не просто порадовались елочке и Деду Морозу, а еще что-то почувствовали. На "Снегурочке" Олега Долина зрители сидят как в шатре, это настоящий праздник театра для детей и взрослых. А на Основной сцене у нас "блокбастер" "Синяя Синяя птица" Олега Глушкова — я считаю, лучший спектакль для детей в Москве.
Евгений Миронов в роли Николая Алексеевича Иванова и Елизавета Боярская в роли Саши Лебедевой в спектакле "Иванов" Тимофея Кулябина

Помню, как я своего папу с моим маленьким сыном Сережей отправила на какой-то спектакль. Сережа уже пришел в себя, а папа долго был под впечатлением. Он так и сказал: "Почему этого не было в нашем детстве?!" То есть на взрослых это действует порой даже сильнее, чем на детей. Потом спектакль сняли. Ты можешь мне объяснить, почему даже очень хорошие спектакли снимают? Не обязательно детские. В принципе — почему?

Масса причин. Спектакль "Фрекен Жюли", например, который мы играли с Чулпан ­Хаматовой года четыре, сняли, наверное, потому, что я старый.

Оу! Я видела, как ты там с Чулпан прыгал!

Мне так же все мои коллеги говорили: "Оу!" Билеты уходили как горячие пирожки. Красивый спектакль, прекрасная работа Чулпан… Но — все. И с "Figaro. События одного дня" то же самое. Есть спектакли, которые выполнили свою миссию.

А "Гамлета" ты играешь?

Да, редко, к сожалению. Текст — я не понимаю, где он хранится в голове. Вначале я его нелегко вспоминаю, но потом он как-то всплывает. Помогает физика. Потому что это балет. Вспоминаешь последовательность действий — и слова приходят. Курьезных ситуаций было много — я же там играю все роли. И когда мы делали прогоны спектакля после долгого перерыва, я забывал, какой у меня следующий персонаж. А у меня там переодевания, как у великого Райкина: 30 секунд — и другой человек. В темноте я не вижу, в кого переодеваюсь. И в какой-то момент я…
В спектакле "Гамлет | Коллаж" Миронов исполняет все роли. Это первая работа канадца Робера Лепажа в Москве. Режиссер, ставивший шоу Cirque du Soleil, верен своему стилю — в постановке много эффектных визуальных ходов

Сбился?

Сбились все. Я вышел Офелией с усами. Чувствую странную реакцию зрителей, думаю: ну, наверное, мне пора заканчивать с Офелией. Но быстро нашел выход из положения: взял зеркальце, прикрылся и так доиграл сцену до конца.

Это гениально!

Да. Или как меня один раз спас парик… Спектакль очень сложный технически, 20 человек его обслуживают. Там такое количество проводов, труб, тяжелых дверей, что я с каждым из ребят здороваюсь персонально перед началом спектакля. Ведь от них зависит моя жизнь. Очень хочется, чтобы все прошло хорошо. (Смеется.) Однажды я ударился головой о декорации так сильно, что, если бы не парик, меня, наверное, не было бы в живых. Но сотрясение получил. Пришлось отменять следующий спектакль.

Но тот доиграл?

Доиграл. Как-то плавно.

У тебя в одно время такие разные персонажи... Ты играешь Ленина на Малой сцене и в фильме, а сейчас у тебя новый спектакль, "Я убил царя", где ты — Николай II…

Когда предлагают играть выдающихся личностей, мне интересно все: любые детали, мелочи. Когда я играл Ленина в фильме "Ленин. Неизбежность" у Володи Хотиненко, мне было интересно, как человек, который изменил мир, находится в беспомощной ситуации, когда он еще не на броневике. Он в эмиграции, а вернуться не может. 

Как ты готовишься к таким ролям?

Читаю параллельно очень много разной литературы — которой можно доверять и которой доверять нельзя. Уже опубликовано множество документов. Сцены, которые мы снимали, — бытовые, а быт Ленина никто никогда практически не играл, он был запрещен.

Да, он — "небожитель".

Он не может ни чихнуть, ни поцеловаться, не дай бог. Мы с режиссером Владимиром Хотиненко пересмотрели много документальных кадров. "Под микроскопом" разглядывая его реакции, изучали психофизику. Я уже мог его погрузить в любую ситуацию: он на улице, он ест суп, он узнает о Февральской революции, он целует любимую женщину… Я понимал, как он себя поведет. Мне всего два раза было тяжело выходить из образа — это Мышкин и Ленин. Такая у них сила характера. В период съемок у Хотиненко я играл в спектакле Серебренникова "Figaro. События одного дня". Юлия Пересильд играла Сюзанну, я — Фигаро. И я говорю: "Сюзанна, граф уже здесь"… голосом Ленина. Она в ужасе на меня смотрит — во мне и интонации его, и поведение, и логика. 
С Юлией Пересильд, фрагмент спектакля "Дядя Ваня"

У него какая-то уникальная логика?

Безусловно. Человек, который изначально был уверен, что только способом гражданской войны можно достичь благородной цели… В его ­понимании уравнять бедных и богатых — благородная цель.

Откуда такая жестокость?

Мы задавались этим вопросом, но он остался без ответа. То, что казнили его брата, мне кажется, недостаточный повод для такого решения.

Может, у него было психическое отклонение? Вряд ли он был безответственным…

Нет, он очень ответственный. Мало того — по окончании съемок мне по-человечески стало его жаль. Вокруг Ленина были близкие люди, но я понимал, что у него не было личной жизни. Это был человек-цель, человек-"лоб". Время было благодатное: царь уже не пользовался популярностью, в Думе — страшные проходимцы… Нужно было, чтобы кто-то довел это разрушение до конца.

Чтобы не совершать ошибок прошлого, необходимо ­изучать историю.

Поэтому мы и сделали в Новом Пространстве Театра Наций мультимедийный спектакль "Я убил царя". Я считаю, что сегодняшний ­театр должен преследовать и образовательные цели в том числе. И форма VR-инсталляции может способствовать тому, чтобы на спектакль пришли молодые люди. Что касается Николая II, не могу сказать, что я его сыграл. Это не спектакль в привычном понимании — скорее…

Перформанс?

Художественное исследование. Его режиссер Михаил Патласов — обладатель двух "Золотых Масок", признанный мастер документального театра. Это означает, что он работает с архивами, с людьми, которые знают ситуацию. За почти два года была проведена огромная работа. С какими-то вещами нам откровенно везло. Например, со встречей с судмедэкс­пертом Сергеем Никитиным. Или следователем Владимиром Соловьевым. В начале 90-х годов они заново расследовали расстрел царской семьи. Вскрывали могилу Александра II, отца Николая II. Был сделан анализ ДНК. Никитин и Соловьев — великие люди. Они стали консультантами нашей истории. Мы из первых уст, что называется, узнали информацию, которая еще не обнародована. И у нас расследование убийства царской семьи основано на новых интересных фактах. Останки великой княжны Марии и царевича были обнаружены совсем недавно. Около 0 артистов играют конкретных исторических персонажей (это касается и царской семьи, и тех людей, которые причастны к расстрелу), они все подобраны абсолютно точно. Говорят, я тоже похож на Николая II. Но режиссер не ставил передо мной задачу вой­ти в образ — по законам докудрамы я оставляю дистанцию. В спектакле есть игровые сцены, но это скорее такие "ожившие фотографии".

Мне кажется, сегодня именно театр несет самую важную миссию. Это единственная территория свободы, которая у нас осталась. Не кино, как ни странно, хотя кино — более массовый продукт. Там очень увлечены прокатами, сборами. 

Театральный бум касается не только Петербурга и Москвы. У нас есть Фестиваль театров малых городов России, который мы курируем уже много лет… Театры малых городов на какой-то период были забыты. Там выживали фанатики, которые за копейки занимались искусством. А сейчас такие есть открытия потрясающие. Например, театр в Новокуйбышевске. Это достаточно далеко, маленький город, но труппа получает ­"Золотые ­Маски", жизнь кипит. 

Почему это происходит сейчас? Откуда такой тренд?

А больше некуда идти за ­художественным высказыванием. Безусловно, у нас начнется и расцвет сериалов, потому что интернет-платформы дают свободу художнику. Это не означает, что надо обязательно материться, но художник не связан рамками, которые ставят телеканалы, ориентируясь на свою аудиторию. Художник должен делать то, что он не может не делать. Только тогда это "выстреливает". А подгоны под успешные клише неинтересны.

Время прошло уже.

Прошло. И в театре тоже. А еще нигде в мире нет такого количества театров, как у нас.

Я знаю, что недавно было интересное событие: вы продавали уток в Музее декоративно-прикладного искусства. Для кого вы это делали?

"Утиная охота" — наш ежегодный аукцион. Семь лучших московских поваров запекают уток, а наши друзья и партнеры их покупают. Семь уток принесли почти семь миллионов — 6 700 000 рублей. Мы собираем средства для Благотворительного фонда «Жизнь в Движении», который осуществляет протезирование для детей. Началось это с детского дома. Я познакомился с Сашей Шульчевым, у которого нет ног и по два пальца на каждой руке. Но при этом он так читал стихи! Я подумал: «Боже мой! 12 лет мальчику, а уже понятно, что жизни у него не будет». Условия никак не отвечали его интеллектуальному развитию. Мы сделали ему операцию. Сейчас Саше 25 лет, он окончил юридический факультет, у него есть девушка, он даже катается на лыжах! Пять лет назад мы создали фонд. Но не было центра, где можно было бы осматривать детей, проводить операции и осуществлять реабилитацию. Недавно мы под Москвой такой центр открыли. Он называется "Хочу Ходить". Наш парт­нер — Детская городская клиническая больница им. Башляе­вой, которая оперирует детей со всей страны. Недавно в нашем центре мы, например, сделали протез мальчику из Чечни. У него нет одной ноги, а он всю жизнь мечтал танцевать…

Лезгинку.

Да. И недавно… Этот кадр я не забуду никогда — он так танцевал на свадьбе! Никогда в жизни не скажешь, что у этого ребенка есть или были проблемы. 

Как такие дети к вам попадают?

У нас есть сайт, туда может зайти любой. Бывает, правда, поздно делать операцию. Но мы все равно так или иначе помогаем этим детям… Поздно, я имею в виду, для протезов. Уже кость в таком состоянии, что момент упущен. Это, конечно, плохо.

То есть ты погружен в эту историю?

Не настолько, конечно, как специалисты… Иначе я сойду с ума.

Важно, что ты это делаешь. Последний вопрос. Посоветуй, пожалуйста, на какие спектакли в Москве надо обязательно доехать, что посмотреть?

Ехать никуда не надо — все в этом здании. Тут абсолютно разные режиссеры.

Тогда покажешь мне свой театр?

Пошли!