Рецензия на спектакль Филиппа Гуревича «Сато» в Театре Наций

22 марта 2024 года в РАМТе состоялась премьера «Ленинградских сказок» Гуревича. Четырёхчасовая история о детстве, искалеченном войной, вобрала в себя лучшие приёмы режиссёра и стала воплощением его картины мира. За «Ленинградскими сказками» последовали комедия Арбузова («Моё загляденье» в МХТ им. А. П. Чехова), роман Достоевского («Преступление и наказание» в Калининградском драматическом театре) и трагедия Шекспира («Гамлет» со студентами мастерской Е. А. Писарева в Школе-студии МХАТ). 

Продолжил ряд премьер роман Рагима Джафарова «Сато» — история о пятилетнем Косте, в тело которого вселился контр-адмирал карательного корпуса «Ишимура». Помочь Косте пытается детский психолог Даша, а мешают родители. Заставляя сына есть брокколи и носить колготки, они невольно взращивают в Косте субличность, цель которой — разгромить свод жизненных правил и обрести свободу. Лексика контр-адмирала и экзотические топонимы, которые он вспоминает в связи с проведёнными там казнями, отсылают к инопланетным военным базам (вспомните Пандору из «Аватара»), а солдафонский юмор и угрозы пугают не на шутку. Постепенно Сато захватывает Костю целиком: деструктивные действия, безжалостная стратегия по озадачиванию-обескураживанию-обезвреживанию взрослых, резня в торговом центре. Нашествия контр-адмирала можно вылечить родительской любовью, но Костя, по словам матери, был рождён, чтобы «оживить брак». Незапланированный человек ведёт себя непредсказуемо — разве не логично? Но Джафаров то и дело подкидывает надежду на исцеление: вот Костя пошёл на поправку, вот он забыл Сато, вот окончил школу и поступил в институт. В последний момент, когда читатель почти успокоился, автор делает логическую подмену и объявляет душевное здоровье, пусть и нестабильное, конформизмом. За Сато, который всё это время реально существовал (!), прилетает родной карательный корпус, чтобы расстрелять за предательство. Сато (или Костю?) забирают на далёкую планету и ликвидируют. Остальные участники истории продолжают жить.

Для магического реализма в «Сато» недостаточно проработаны законы. Книга чем-то напоминает прозу Дмитрия Данилова: пониженная эмоциональность, простой язык, доступный сюжет, схематическая композиция. Прочесть её можно за несколько часов, а потом посмотреть мини-сериал Галины Масленниковой (кстати говоря, книга оставляет впечатление идеальной для создания киноверсии — не столько фильма, сколько одновечернего сериала на онлайн-платформе: несколько картин из жизни миллениалов).

Кажется, такой материал идеально подходит Гуревичу, но… нет. Необходимость психологического (в прямом смысле слова) исследования ставит под удар образный мир, который так дорог режиссёру и который он научился создавать поверх текста. Отрицая психологический театр, Филипп Гуревич тем не менее пытается использовать его в «Сато», разбрасывая между житейскими диалогами лунную пыль магического реализма. 

Инсценировала роман постоянная соратница режиссёра — Лара Бессмертная. Основной сюжетной линией стало не лечение Кости, а поражение Даши — детского психолога, решившей взять трудный случай и втянувшейся в него настолько, что возникли риски для её собственной психики. Уже на этом этапе возникает вопрос: если первоначальным импульсом было исследовать детские — буквально детские — травмы, о чём сообщается на сайте театра, почему историю мальчика мы видим глазами взрослой женщины? Как найти истину и опору в болезненных воспоминаниях психолога-изгоя? И почему Даша занимает главное место в спектакле под названием «Сато»?..

Дашу играет Ольга Лерман — прима Театра им. Евг. Вахтангова, исполнительница ролей Наташи Ростовой в «Войне и мире» и Татьяны в «Евгении Онегине» Туминаса. С Даши начинается спектакль. Пока зрители занимают свои места, она, сгорбившись, сидит на стуле: надвинутая на лоб шапка, пальто, штаны. В руках коробка — простой и очевидный образ воспоминаний. Коробка и вокруг: декорации Михаила Гербера представляют собой три картонные стены с рваными, как от пуль, дырами. Комфортные кресла в кабинете психолога, уютный диван в квартире родителей Кости только кажутся такими — на деле же резко контрастируют с нервными срывами героев, отбрасываются в припадке гнева (но не праведного, а, скорее, бессильно-инфантильного). 

Даша встаёт со стула и делится воспоминаниями. Чуть ли не с первых слов в голосе Ольги Лерман слышны слёзы, и эта откровенная эмоциональность вступает в противоречие с концептуальной средой спектакля. Сохраняя условно-геометричное мизансценирование и быструю смену планов, Гуревич выбирает для актрисы проживание, а не представление, но в подобной сценической структуре оно смотрится не слишком уместным. Ольга Лерман, выпускница Щукинского училища, честно и подробно вживается в роль рассказчицы, чередуя повествование «со стороны» с непосредственным действием героини. Бесформенная мужская одежда, коробка в руках, беззащитный девичий голос не могут не вызывать сострадания — и не наводить на мысль о психологической травме. Как выяснится позже, травма (и не только психологическая) была, и в композиции спектакля она важнее, чем история пятилетнего мальчика.

Самого мальчика играет Вера Енгалычева — выпускница режиссёрского факультета ГИТИСа 2024 года. Специфика мастерской не позволяет сказать про Веру «травести», хотя и фигура у неё мальчишеская, и голос низкий. В гитисовском спектакле Сергея Волкова «Сны смешных людей» Вера читала монолог Свидригайлова, вертя в руках зонт-трость, — это было жутко и очаровательно одновременно. Смешение мужского и женского стало основанием для роли Кости: пятилетний мальчик в её исполнении двигается с грацией инопланетной птицы, а жестокий смысл физических действий (маршировка, удары по лицу, окунание вытянутой ладони в стакан с кровью) смягчается «замедленной съёмкой» и парадоксальной женственностью. Рядом с Ольгой Лерман, чьей главной линией, вероятно, является боль воспоминаний и жалость к себе, Вера Енгалычева выступает уверенно, чеканя металлические фразы Сато — и неуверенно, стыдясь неуклюжести детского тела. В жёстко застроенном, как всегда у Гуревича, мизансценировании открываются два поля — созидательное для Веры Енгалычевой, легко вписывающейся в геометричное пространство спектакля и компактно сменяющей личности, и разрушительное для Ольги Лерман, воспитанной на поэтическом театре Туминаса и слишком «широкой», чтобы ограничивать свои физические и эмоциональные проявления.

Правда, по сравнению с «Ленинградскими сказками» каркас физического существования актёров не имеет строгих границ. Мы не раз увидим, как трясёт руками в чуть ли не старческом жесте мама Кости — Марина, которую психологически подробно выписывает Надежда Лумпова. Содрогнёмся от крика папы Кости — Саши; Сергей Беляев, актёр Театра Маяковского, подпитывает роль в большей степени мужской харизмой, чем обстоятельствами жизни героя. Ухмыльнёмся матерному пыхтению старшего лейтенанта Аверина — Олега Сапиро, грузного двухметрового «маяковца». Искренне посмеёмся над худой запретграм-девицей с длинными ногами, модным адвокатом Ириной — Алёной Васиной (она же сестра Кости, она же мама Саши). Такое ощущение, что режиссёр всеми способами смягчает должную случиться не то клиническую, не то метафорическую (на самом деле и ту и другую) катастрофу, а именно — торжество Сато и «инопланетный» захват молодого человека. Психику зрителя щадят (до определённого момента), и в течение двух часов на сцену выходят материально благополучные миллениалы, одетые в daily casual и живущие, судя по всему, в новостройках группы ПИК. Достаточно изобразить мнимо комфортную обстановку, одеть героев буднично, но со вкусом, поставить напольные лампы и кресла — и конфликт кажется исчерпанным. Но как такое могло случиться в «Сато»?

Ведь из подсознания Кости контр-адмирал вылезает потому, что схожая ситуация приключилась в детстве с его отцом (а прежде, может, и с отцом отца, и с отцом отца отца — не хотелось бы верить в прогрессию детских травм в этой семье). Костя, уже семилетний, нападает с ножом на троих взрослых мужчин в торговом центре, потому что один из них влез без очереди. Это центральное событие романа, объясняющее все перевёртыши в психике ребёнка. Это страшное событие, просвечивающее травмой Саши: в детстве он напал на отцовского начальника, флиртовавшего с мамой у них в гостях, и был отправлен в психушку с молчаливого согласия родителей. Только у Саши бескомпромиссность обернулась потерей себя, а у его сына потеря себя сменилась бескомпромиссностью. Здесь Гуревич прибегает к формальным приёмам. Бумажные стаканы «Вкусно — и точка» с бутафорской кровью, которую Вера Енгалычева размазывает по лицу и шее. Брусничные капли на белой рубашке. Шок родителей, данный в «замедленной съёмке» и обесценивающий ужас ситуации.

Режиссёр недалеко заходит на территорию психологического театра. Он и не исследует проблему баланса между зверствами Сато, поступающего по справедливости, и беззащитностью, но адекватностью маленького мальчика. Вместо этого добавляет сексуальное насилие. Последний визит отца и сына в кабинет психолога накаляет атмосферу до предела: прижав Дашу за горло к стене, Саша громко отбивает ритм ногой, потом поворачивает жертву спиной и хлопает ладонью по картону. Конец изнасилования видит семилетний Костя, только-только научившийся жить без Сато. 

Усугубляется фантасмагория в финале. Филипп Гуревич отказался от прилёта карательного корпуса «Ишимура» и столпотворения в городе (возможно, и хорошо, очень уж смущает финал психологического исследования в жанре блокбастера — «Притяжения» Фёдора Бондарчука, если быть точнее). Но отказывается он и от перевода космического вторжения на язык метафор. Буквально несколько секунд парит над Дашей и Костей летающая тарелка, присутствие которой опознаём по бледно освещённым лицам и приказу, произносимому в инопланетный микрофон. Хипстерского вида Костя (ему уже восемнадцать) выпрямляет спину, ставит ноги на ширину плеч и военным жестом скрещивает руки за спиной. Сато вернулся — в этот раз навсегда. Центральная стена «коробки» распахивается, и в глаза зрителям безжалостно бьёт свет огромных прожекторов (остаётся надеяться на сохранность зрения Веры Енгалычевой, которая стоит к ним вплотную). Полный чувства собственного достоинства, Сато удаляется. «Закрывается» стена. Плачущая Даша возвращается на исходную позицию и обнимает коробку. Там туфли, серый костюм и рубашка — всё, что осталось от её карьеры детского психолога.

«Улетел в космос» Сато. Остались: изнасилованная Даша, робко мечтающая написать книгу о случившемся. Отправленный в психушку Саша. Разведённая Марина. Никому не нужная сестра Кости Лиза. Одинокая и очень успешная адвокат Ирина. Нет, спектакль не сообщает о будущем героев. Но что-то подсказывает: у каждого из них свой Сато. И рано или поздно он проснётся.