Беседа с Ингеборгой Дапкунайте

В Томск Ингеборга Дапкунайте прилетела инкогнито. Всё потому, что была она здесь не в качестве важной персоны, неминуемо сопровождающей сколько-нибудь важное «открытие», и не для выступления на томских подмостках. Так начался скрытый от глаз зрителей репетиционный процесс. В марте в Театре наций в Москве состоится премьера спектакля «Жанна» по пьесе Ярославы Пулинович. Режиссёр спектакля – главный режиссер Томского ТЮЗа Илья Ротенберг, в главной роли – наша собеседница.
Нам выпала возможность пообщаться с актрисой с уникальным опытом работы в условиях, которые можно назвать неограниченными, – проекты возникают в разных странах, с разными режиссёрами (именитыми и начинающими) и разного содержания.
Особенный интерес Дапкунайте проявляет к современной драматургии. В Перми она возглавляет совет фестиваля театра и кино «Текстура», в центре внимания которого - новая пьеса.
Для гостьи Томского ТЮЗа устроили экскурсию по старинному Томску. Задуманное нами обсуждение эстетики «новой драмы» оказалось напрямую связанным с этим фактом.

- Какие у вас впечатления от прогулки по Томску?
- О, отличные! Здесь очень много деревянных строений. Это уникальное явление. Ни в одном городе я такого не видела.
- Внешний облик Томска показывает, что люди здесь с большим трудом расстаются со старыми вещами и убеждениями, бывают достаточно консервативны. Многие тяжело воспринимают всё новое.
- Сегодня мне рассказали любопытные подробности о том, что Томск раньше был центром Сибири, а не Новосибирск, как сейчас. Но местные купцы противостояли тому, чтобы сюда провели железную дорогу - им было важно сохранить влияние гужевого транспорта и профиты от извоза. И теперь Томск стоит вне транссибирской магистрали, в тупике. Это было давно. И пора бы поучиться – невозможно не принимать новое, мир движется.
- С нашим главным режиссёром Ильёй Ротенбергом вы начали репетировать пьесу Ярославы Пулинович «Жанна». Как появился этот проект и почему вы решили в нём участвовать?
- Дело в том, что мы только начинаем. Мы пробуем. Посмотрим, что у нас получится. Нам предложил в этом поучаствовать глава Театра наций Евгений Миронов. Пулинович я знаю давно и очень её люблю как автора. Ставила читку по её сценарию «Я не вернусь», сейчас уже снят фильм.
- В «новой драме» есть многое, что может раздражать зрителей, она часто разрушает табу. Как вы думаете, где граница культуры и хулиганства?
- Покажет время. Я приведу в пример судьбу британского драматурга Сары Кейн. Когда она написала свою первую драму, чёрт знает что о ней написали. «Это же ужасно, как вы посмели положить такое на сцену, что это такое, ужас…» Сейчас её нет, и она считается столпом современной драматургии, признанное мировое имя. Дело художника – говорить. Художник очень часто говорит неудобные вещи. Жизнь вообще неудобна. Современная драматургия отражает взгляд художника на действительность. Драматург пишет как житель этой земли, этой страны, этой повседневности. Если это провокация – пишите статьи, давайте обсуждать это явление как эстетическое. Но запрещать, считать злом – с какой стати? Какое вы имеете право? Когда что-то запрещают, это сразу становится рекламой тому, кого запрещают. Поэтому можно только пожелать, чтобы вас запретили. 
- Театр сегодня ограничивают целым рядов запретов. На сцене нельзя курить, каждая сцена может интерпретироваться как «вредная», несущая зло или ущемляющая права верующих. Откуда возникают эти и другие запреты? Почему российское искусство как будто нарочно ищет эти запреты?
- Если разбираться досконально, то курение вредит здоровью, я только за такой запрет. На Западе вообще нигде нельзя курить. Это понятный запрет – защита права некурящего. Хотя можно спорить за права курящего. А вот по поводу остального… Существует ценз - 18 лет, когда зритель считается взрослым. Но я не считаю публику настолько несамостоятельной, я более уважительно отношусь к публике. Если тебе больше, чем восемнадцать, ты можешь сам за себя решить, смотреть ли тебе этот спектакль, наносит ли он тебе вред или нет. В этом случае я не хочу быть няней взрослому человеку и говорить: «Нет, я не разрешу тебе слушать гадости со сцены». Человек приходит, и во время спектакля у него есть право встать и уйти. А у меня есть право высказаться. Поэтому я думаю, что публика сама должна понять. Есть разные вещи – в том числе провокационные. Но если это талантливо… Дело художника – творить. Это дело его совести и открытости. И только он может решить, как он хочет высказаться. И не чиновники сегодня субсидируют театр, а налогоплательщики, те, кто сидят в зале. Но запрещают почему-то чиновники. Платит за спектакль не чиновник, за спектакль платит зритель, потому что он заплатил налоги, чтобы у него был этот театр. И он вправе иметь тот театр, который хочет. Он голосует, покупая билеты. А не цензура.
- А есть какие-то вещи, которые для вас кажутся недопустимыми. Чего вы как актриса никогда не позволите?
- Не знаю. Когда столкнусь с этим, тогда пойму.
- Вы никогда ни от чего не отказывались?
- Вы знаете, негатив очень трудно извлечь из памяти.
- Что вам позволено, а что нет в работе над современным текстом?
- Работа с текстом проявляет уважение к автору. Я всегда за то, чтобы работать вместе с автором, автор должен быть с нами, а мы – с ним. Потому что есть причина, по которой мы взяли эту пьесу. Это значит, что мы полагаемся на талант этого автора. Почему ставит этот режиссёр? Потому что мы полагаемся на его талант. Мы вообще полагаемся на талант тех людей, которые работают. Все вкладываются в спектакль по-разному, но я не сторонница того, чтобы расчленять: «Вот ты придумал то, я придумал это…» Театр, кино – это совместное. Конечно, все видят сперва имена режиссёра и автора. Но это совместное произведение.
- Часто современный театр, который поддерживается критиками, сложный и мощный по силе воздействия, но зритель, бывает, уходит и крепко высказывается по этому поводу. Молодые художники становятся в их глазах захватчиками-агрессорами.
- На нашем фестивале «Текстура» с каждым годом аудитория увеличивается. Это значит, что у нас появляется свой зритель. У всех разные мнения. Кому-то современное искусство не нравится - меня это не очень волнует. Меня волнует то, что к нам приходит зритель молодой, продвинутый. О чём мечтает каждый художник? Чтобы каждый человек, выйдя со спектакля, позвонил троим друзьям и сказал: «Слушай, только что был на спектакле – беги, покупай билет!» В этой ситуации вам важно, что говорят чиновники? Неа! 
- На что лично вы сходили в последнее время по «сарафанному радио»?
- Я ездила в «Вупперталь» на Пину Бауш, пока ещё там жив её театр. Я люблю раннего Мэтью Борна.
- Как вы мотивируете себя для работы?
- Я получаю удовольствие от изнурительной работы, я вам признаюсь. Мне нравится преодоление. Мне очень нравится, что на съёмках и репетициях нужна дисциплина и планирование сил.