Можно ли премьеру "Калигулы" в Театре Наций назвать "гвоздем года"? Судя по тому, что спектакль поставил режиссер мирового уровня Эймунтас Някрошюс, которого у нас возносят до небес, то вполне можно считать и европейской премьерой, к тому же Някрошюс литовец, а исполнители главных ролей однофамильцы Мария и Евгений Мироновы ничем не хуже западных звезд, а то и лучше. Говорю это без всякой иронии, но вряд ли тот шум, который подняли вокруг постановки, создавая ей имидж непревзойденного шедевра, работает на пользу спектаклю, которому предстоит еще расти и расти. Что же касается зрителей, то что бы ни писали критики, публика все равно будет спрашивать лишний билетик, поскольку в спектакле играет актер номер раз – Евгений Миронов, блистательный князь Мышкин. И тут же напрашивается вопрос: возможен ли столь широкий диапазон – от тишайшего всепрощенца до императора-убийцы, возомнившего себя Богом на земле и потому решающего, кому жить, а кому умереть? Как я поняла, Някрошюсу был необходим именно такой Калигула, с мальчишеским лицом и обаятельной улыбкой, мечтающий достать луну с неба. Ну, а если это невозможно, как невозможно оживить единственную любовь, ушедшую в мир иной, то надо преодолеть животный страх смерти и внушить подданным: жизнь ничего не стоит, когда мечты не сбываются. Одним словом, все начинается с психологического эксперимента над собой и заканчивается горами труппов. Но это так – основной каркас спектакля, внутри которого множество потаенных дверей, и в какую ни войди – столкнешься с массой проблем, хоть садись и пиши философский трактат на тему политической мистерии. Но вот что интересно: как утверждал французский экзистенциалист Альбер Камю, состоявший в антифашистском подполье, он не подразумевал в Калигуле Гитлера, и его детище не имело отношения к политике. Автор брал шире: писал о трансформации зла, ее неожиданных аберрациях. Но позвольте, ведь Калигула не простой член сената, он император, наделенный властью, использующий ее вопреки моральным ценностям. Значит, его неограниченная свобода зиждется на ущемлении свободы других? Что ни говори, а диктатура тут налицо. Поэтому, как бы Камю, а вслед за ним и Някрошюс ни открещивались от исторических параллелей ХХ века, у зрителей они все равно возникают. Взять хотя бы одну из фраз Калигулы, пожелавшего, чтобы солнце заходило на востоке: "Я понял, в чем польза власти – достичь невозможного. Править – значит воровать. Казна что-нибудь да значит, человеческая жизнь – ничего". Вспомните, сколько "достопамятных" лидеров со смертельным рукопожатием руководствовалось безнаказанностью власти, превращая людей в послушное стадо, готовое выполнять любые приказы, только бы жить. Неважно как, но жить. Вот и в этом спектакле: похожие на плебеев патриции, таскающие на спине шиферные крыши, которые можно использовать как щиты в случае уличных потасовок, лишены человеческого достоинства. Собака в будке и та чувствует себя вольготней: по крайней мере, она может лаять. С другой стороны, о каком достоинстве можно говорить, если на твоих глазах убивают отца, сына, насилуют жену? Во имя чего? – так захотела левая нога императора, а точнее – это издержки его циничного эксперимента, связанного с собственным страхом смерти. Оказывается, паралич воли все равно что "живой труп". Недаром все испытуемые носят урны с прахом, и у каждого по паре бумажных ног, свои-то не держат, прогибаются, дрожат. Ну, а что в это время чувствует сам Калигула, сменивший лучезарную улыбку на застывшую маску палача? И это, пожалуй, самое интересное в спектакле, то, что рождает сердечное внимание, а не умозрительное. Итак, Калигула в исполнении Миронова отрешился от себя прежнего: лирика и поэта, надев непроницаемую личину узурпатора, узаконившего смертную казнь как атрибут новой морали с топором. И что же вы думаете? Оказывается, черты лица антигероя тоже меняются. Они стираются, глаза тускнеют, рот щерится, нос превращается в клюв. Это наглядное изменение актера на глазах у зрителей сколь поразительно, столь и страшно. Император физически ощущает, как в нем отмирают клетки участия, сострадания, жалости, а прежняя радость растворяется. Простая, человеческая радость. Някрошюсу был необходим этот длинный спектакль, эти четыре часа реального времени, чтобы проследить, как из здорового человека уходит здоровая жизнь, как углекислый газ отвращения заполняет его легкие и наступает удушье. Что ни говори, а амнезия – коварная вещь, никто и ничто не способно вернуть человеку память о былом, нет хода ни назад, ни вперед, только тупик. Даже Цезония в блистательном исполнении Марии Мироновой не в силах вернуть Калигулу на путь добра, ведь у ее возлюбленного есть куда более привлекательная "подружка" – смерть. С ней так интересно играть в жмурки. Постепенно рядом с этим монстром она превращается в "сестру милосердия" бесконечного конвейера жертв с редкими минутами отдыха на перекур. И это уже человеческая трагедия, а не миф. Итак, эксперимент Калигулы удался, он победил в себе страх смерти, уничтожив при этом массу безвинных людей. Ну, а дальше-то что? Власть – ради чего? Ответа нет, ибо отвечать некому, прежде цветущая страна превратилась в кладбище с трепещущими на ветру белыми ленточками... В глубоком раздумье зрители выходят после спектакля. Трагическая мистерия о человеке, возомнившем себя вершителем судеб, подошла к концу, но вздоха облегчения не последовало, потому люди продолжают идти по замкнутому кругу, где зло бывает так обаятельно, а добро уступчиво. Но зло себя же и уничтожает, в отличие от добра, которое прорастает в душе каждого из нас. Главное, не затоптать его, дать ему проявиться, увидеть себя в зеркале, которое в спектакле Някрошюса разбивается на мелкие кусочки.