Маттео Спьяцци – выпускник Академии драматического искусства «Нико Пепе». Работает как актер, режиссер, преподаватель актерского мастерства и организатор мероприятий во многих странах, таких как Австрия, Беларусь, Эквадор, Эстония. Специализируется на масках и, в частности, на комедии дель арте, а также проводил семинары в Университете Вероны, в Центральном университете в Эквадоре, в Академии культуры Вильянди Тартуского университета (Эстония), в Национальной академии театрального искусства Беларуси и с Национальной академией театрального искусства в Минске (Беларусь). Некоторые из его постановок все еще идут в Национальном академическом драматическом театре им. М. Горького (Минск, Беларусь) и в Кукольном театре в г. Марибор, Словения.

Вы много работаете с комедией дель арте, сейчас ставите «Трактирщицу» в Белоруссии, но для дебюта в России выбрали «Пробуждение весны», почему?

Театр попросил меня сделать что-то для подростков. Это такая публика, которую очень сложно в театр заманить, да и вообще работать с ней нелегко. Я подумал, что нужен текст, который говорит о подростках через подростков, а это, конечно, «Пробуждение весны». Меня этот текст давно привлекал, наконец, появилась возможность его поставить.

Тексту более 100 лет. В начале 20 века, когда он был напечатан, он вызвал взрыв. Сейчас вы ожидаете взрыва?

Я думаю, да, потому что это очень сильный текст. Когда мы перечитываем его сейчас, то видим, что темы, которые поднимаются Ведекиндом, по-прежнему актуальны. Не случайно, это текст не только самый важный у драматурга, но ключевой в европейской драматургии XX века. Я узнал, что его в начале века ставил Мейерхольд, и тогда  это, действительно, был взрыв.  Посмотрим, что будет сейчас, ведь тема до си пор очень сильная.  
История постановок этого текста небогата. Кроме Мейерхольда в России из знаковых постановок, пожалуй, можно назвать только спектакли Виктюка и Фрадетти с Серебренниковым в Гоголь-центре, и был мюзикл на Бродвее. Связано ли это с запретностью поднимаемой в нем темы? Тема подростковой сексуальности в Италии и Европе также табуирована как в России?

О сексуальности сложно говорить и взрослым, особенно если речь идет  о подростковой сексуальности, тем более о том моменте, когда она только пробуждается.  Мы обнаружили во время репетиции, когда разговаривали с актерами, что родителям до сих пор сложно что-либо рассказать о сексе подростку, эта тема все еще остается странной и сложной.  Мы даже немного экспериментировали и спрашивали у siri: «Как дети рождаются», но даже вселенский разум не дал нам внятного ответа. Мы поняли, что  это табу. 

Однако со стороны подростков есть очень сильное желание – говорить на эту тему серьезно. «Пробуждение весны» – это не только о подростковой сексуальности, а вообще о попытке понять самого себя. Основная тема, как мне кажется, это конфликт между природой и культурой. Культурой, понимаемой как совокупность навязанных правил, которые нас ограничивают. «Пробуждение весны» о том, что приходит время, когда инстинкты берут верх, пробуждаясь впервые, и подростки не знают, что с этим делать. Не понимают, как совместить то, что они переживают внутри с правилами. Некоторые персонажи этой пьесы заканчивают жизнь трагически, потому что они оказываются неспособны к компромиссу и следуют за своей природой. Так что это борьба: чтобы стать взрослым, часто надо отказаться от части собственной природы. И в этом смысле это, конечно, трагический текст, который рассказывает об этом переходе, показывает, через что необходимо пройти, чтобы стать взрослым. Но в спектакле, помимо текста есть бонус – виртуальный мир, все, что связано с гаджетами и виртуальностью, и мы пытаемся с этим экспериментировать. Для поколения Z – это часть общения, они знакомятся через соцсети, и все их отношения проходят через  мессенджеры и чаты, включая все непонимание, которое в связи с этим происходит.

Можно ли сказать, что подростковый бунт это не столько бунт против навязываемой культуры, сколько против тех, кто ее навязывает?

Я не думаю, что этот бунт связан с родителями или со взрослыми, скорее с тем, что взрослы забыли, каково это быть подростком. Так что они пытаются бороться с правилами взрослого мира, которые не совпадают  с потребностями собственной природы. Понятно, что родители — те самые взрослые, с которыми напрямую ведется диалог. Но в нашем спектакле родителей нет или они очень далеки – дело в том, что у драматурга кроме одного персонажа, все взрослые представлены гротескно и он делает это, чтобы подчеркнуть  дистанцию между подростками и взрослыми. И это дает понимание, что борьбу, которую ведут подростки, они  должны вести в одиночку. Технологии в нашем спектакле и будут тем элементом,  который создаст ощущение пропасти между подростками и родителями.

Часто получается так, что взрослые, пришедшие к компромиссу с взрослой жизнью и культурой, утащили с собой кучу проблем из подросткового времени, но так и остались подростками внутри. Поможет ли спектакль каким-то образом перемолоть подростковые проблемы взрослым.

На самом деле, с художественной точки зрения, у меня нет цели – устраивать сеанс психотерапии и давать ответы на вопросы. Гораздо важнее, чтобы зрители задали себе важные вопросы вместе с нами. Но главный из них – насколько мы готовы отказаться от своей природы, чтобы выжить в этом мире.

Вы сказали, что немаловажную роль в вашем спектакле играют гаджеты и соцсети. Они в какой-то мере являются проводниками по спектаклю. Это будет интерактивный спектакль?

Мы пытаемся понять, как сделать лучше, потому что технологии – это чемодан с двойным дном. Мы пробуем сделать их частью театрального языка, а не чем-то отвлекающим, пытаемся понять, насколько зритель сможет участвовать интерактивно. Но главное для нас – сохранить основной элемент театра – реальную встречу с людьми. Не хотелось бы, чтобы они изолировались с гаджетами, как это в жизни происходит. Важно, чтобы они поняли, насколько виртуальный мир влияет на нас.

Гаджеты и виртуальная реальность тоже стали для нас частью культуры. Чем опасна эта культура?

Я думаю, что мы уже начинаем понимать ее опасность. Это, прежде сего, отдаление от реальности. Если мы соцсети используются для демонстрации вымышленной жизни,  и жизнь в мобильном становится реальнее, чем настоящая жизнь, то это становится проблемой. Мы уже не можем вернуться назад это ясно. И нам придется жить с этим и как-то адекватно соединять это с нашим миром. У меня, как у представителя поколения, миллениалов, более широкий спектр для понимания мира. Я  родился без гаджетов и учился жить с ними, а те, кто новое поколение уже родилось с ними. И им не с чем сравнить. Технологии стали частью отношений и эта часть создает отстранение.

На сайте написано, что ваш спектакль «Это крик тинейджеров о помощи. Крик через мессенджеры смартфонов и ноутбуков». А возможно ли там докричаться и получить эту помощь?

Мы должны понимать, что подросток, чтобы попросить помощи,  выставляет какую-то картинку в инстаграме или закачивает песню на фейсбуке, и его сверстники понимают его. Мы, возможно, и не поймем, потому что мы иначе отправляем сигналы о помощи. Виртуальный мир становится способом достучаться до реального мира и иногда это единственный способ. И для подростков это абсолютно нормально. При этом у них проблемы с взаимоотношениями, они совершенно не понимают, как строить реальные отношения, как быть с чувствами, ведь это не одно и то же – читать  текст на экране смартфона или смотреть человеку в глаза. И именно этим мы пытаемся в спектакле заниматься – найти контакт между человеческими и виртуальными аспектами. Речь не о том, чтобы кричать о помощи в мессенджере, нам важно понять, почему мы это делаем именно там.