Главный режиссер МТЮЗа о том, почему в современном театре больше не важны персонажи.

Декабрьская премьера спектакля по пушкинской трагедии «Борис Годунов» в Театре наций, который поставил режиссер Петр Шерешевский, стала едва ли не самым ярким событием первой половины театрального сезона 2023/24 г. Постановщик никогда не иллюстрирует текст, не боится переносить место действия в сегодняшний день и переписывать канонические диалоги, при этом обожает провокации и радикальные решения.

Петербуржец Шерешевский, став в декабре 2023 г. главным режиссером Московского театра юного зрителя (МТЮЗ), теперь планирует больше ставить в столице. Его спектакли востребованы зрителями и отмечены профессиональными премиями. Только в прошлом году его постановка в МТЮЗе «Мария Стюарт» получила сразу две «Золотые маски».

В интервью «Ведомостям» Петр Шерешевский рассказал о том, как классика преломляется в современности и какие перемены ждут МТЮЗ.

«Сразу возник образ чистилища»

– У «Бориса Годунова» репутация произведения, которое поставить удачно мало кому удается. А вы решились. Как и почему вы выбрали именно «Годунова» для постановки в Театре наций?

– Выбрал абсолютно случайно. Мы встретились с Евгением Мироновым года два назад, до этого знакомы не были. Стали обсуждать возможности совместной работы. Он предложил Пушкина, я сразу конкретизировал – «Борис Годунов». В последнее время я вообще обнаглел и вот так выбираю, что поставить, в 90% случаев. Ну не в 90% – в 50%. (Смеется.) Мне приходит в голову знаковое произведение, но про что и как я буду его ставить – заранее не знаю никогда. Уверенность есть только в одном – это интересное путешествие, поскольку работа с классикой автоматически означает, что ты будешь работать с большим объемом. И этот объем очень интересно разгадывать. И это в конечном счете тебя обязательно куда-то приведет.

– Насчет «приведет». Как возник образ спортивного школьного зала как основного места действия пушкинской трагедии?

– Он мне приснился. Когда я запускаю в своей голове программу «Я сочиняю спектакль», иногда мое подсознание может вот так неожиданно сработать, выдав образ сразу. Но чаще бывает, что образ рождается на репетиции, когда я пробую ту или иную сцену с актером. Но тут важно еще понимать, что некоторые театры просят «сдать» декорации за год, и в этом случае поменять что-то после уже невозможно. Увидеть свой спектакль еще до начала репетиций – задача не из легких, скажу я вам. С «Борисом Годуновым» было именно так. Когда я понял, что это должен быть не просто сон Годунова, а сон посмертный, такой пересмотр всей жизни, сразу возник образ чистилища. Персональный ад, замкнутое пространство.

– Для вас спортивный зал – это настолько неприятное место?

– Лично для меня, наверное, нет. Я очень адаптивный человек. Но я столько слышал школьных воспоминаний, в которых спортивный зал был каким-то страшным местом, едва ли не пыточной. Особенно девочки так говорят. Вспоминают про унижение, дискомфорт, страх. Это все прекрасно работает на образ ада – с одной стороны, с другой – противоположное содержание, которое заключается в том, что здесь дети. Годунов, человек много нагрешивший, смотрит на этих детей как на собственную совесть.

– А зачем вам понадобился жанр «сны»?

– У самого Пушкина драматургия трагедии очень сложная, и жанр «сон» ей очень подходит. Кроме того, это мое принципиальное видение. Конечно, к театру существует множество подходов, но мой основан на том, что спектакль – это всегда разговор о сегодняшнем дне, о сегодняшних моих ощущениях. Рассказывать историю государства 400-летней давности мне неинтересно, это для меня – не предмет исследования. Я пытаюсь разглядеть, как резонирует текст с сегодняшним днем. Как наслаиваются на сегодня «Годунов», Пушкин и российская история. Посмертный сон важен, поскольку я поставил спектакль про совесть. Старательно монтировал пушкинские сцены таким образом, чтобы они звучали как индивидуальное восприятие одного человека. Чтобы не было линейного повествования.

– Да, это очень динамичный, эффектный спектакль. Но тема совести и посмертного воздаяния – страшная. К каким мыслям и выводам вы пришли в процессе работы над ним? И что, как хотели бы вы, после его просмотра должен осознать ваш зритель?

– Очень сложно сказать, потому что не все можно сформулировать словами. Зачем вообще ставить спектакль, если его можно рассказать словами?

– Риторический вопрос. Хорошо, давайте поговорим про каст спектакля. Бориса играет Игорь Гордин (актер МТЮЗа, известен по спектаклям «Иванов», «Дама с собачкой», «Кто боится Вирджинии Вульф», фильмам «Тренер», «Вызов» и т. д.). Какой, на ваш взгляд, у него получился Годунов и каким этот герой был изначально задуман вами?

– Игорь – идеальный исполнитель на эту роль. Он очень закрытый, интроверт, при этом умеющий эту интроверсию сделать абсолютно зримой на сцене, абсолютно настоящей. Очень редкое сочетание. Когда ставишь перед ним задачи, он так смешно реагирует. Долго-долго что-то ему объясняю, а выслушает и скажет что-то вроде: «Ну я попробую». Безэмоционально так произнесет, а потом сделает все великолепно с первого раза. (Смеется.) Он через себя пропускает содержание, умеет воздействовать на зал.

«Здесь репертуар не тот, от которого хочется убежать»

– Вы стали главным режиссером Московского театра юного зрителя в декабре 2023 г., но до этого сотрудничали с театром как привлеченный режиссер. Первой вашей постановкой в МТЮЗе стала «Мария Стюарт», получившая в итоге сразу две «Золотые маски». Работая над этим спектаклем, что вы поняли про МТЮЗ, его особенности, труппу, художественный вектор?

– Этот театр вырастили два очень крупных режиссера – Генриетта Наумовна Яновская (худрук МТЮЗа. – «Ведомости») и Кама Миронович Гинкас (режиссер МТЮЗа. – «Ведомости»). В нем работают прекрасные и воспитанные, что тоже важно, артисты. Репертуар где-то блестящий, где-то нестыдный. Но все спектакли в МТЮЗе – достойные. Попасть в такое намоленное и живое место – очень радостно. И когда я сюда пришел ставить спектакль, я выбрал артистов в «Марию Стюарт», полюбил их. Сейчас, когда у меня в театре есть должность, я не имею права работать только с теми, к кому прикипел. От меня в целом зависит вся труппа, работать надо со всеми. По крайней мере, стараться творчески познакомиться. Это не значит всех задействовать в постановке (сам этот глагол очень технологический и к театру относящийся в меньшей степени), но крайне желательно. Погружаться в труппу МТЮЗа, направлять в этот театр свои силы – все это мне очень интересно. Слава богу, Генриетта Наумовна и Кама Миронович на месте, все решения принимают они. У меня, так сказать, есть только совещательный голос.

Свой театр в Петербурге – Камерный театр Малышицкого (КТМ) – я не бросаю. В КТМ я буду ставить один спектакль в сезон. Что именно в этом сезоне – пока не знаю. Остальное время буду посвящать МТЮЗу и тем театрам, которые меня зовут. Без репетиций я очень скверно себя чувствую, поэтому ставлю везде, куда зовут. (Смеется.)

– Вы ранее много ставили в регионах. Планируете ли привлекать к сотрудничеству с МТЮЗом кого-то из регионов, с кем ранее успели поработать?

– Я не занимаюсь поиском режиссеров для МТЮЗа. Этим занимается прекрасный завлит театра Влада Куприна. А окончательные решения принимает Генриетта Наумовна. Да, в провинции работает много хороших режиссеров. И с ними было бы интересно сотрудничать. Но на сегодняшний день это не моя сфера ответственности.

– Вы, наверное, сейчас отсматриваете репертуар МТЮЗа. Будут ли в нем изменения?

– Я видел примерно 70% репертуара. Все-таки я сделал здесь уже две работы – «Марию Стюарт» и «Ромео и Джульетту». Пока ставишь, ходишь и все смотришь, выбираешь артистов. Искренне считаю, что здесь репертуар не тот, от которого хочется убежать, напротив – его хочется посмотреть. Недавно я смотрел прекрасную работу режиссера Андрея Гончарова «Маленький господин Фридеман» по Томасу Манну. Очень лаконично и изобретательно рассказанная сложная история, блестяще актерски обеспеченная.

«Я занимаюсь не артистами, а личностями»

– И «Мария Стюарт», и «Ромео и Джульетта» – остросовременные спектакли, постмодернистские смелые высказывания. Планируете ли этот подход масштабировать в МТЮЗе? Что зрителю ждать в этом сезоне?

– Как говорится, хочешь насмешить Бога – расскажи о своих планах. Могу сказать только, что в МТЮЗе мы начали репетировать «Кукольный дом» по Ибсену (Шерешевский – режиссер постановки. – «Ведомости»). Но текст мы с артистами переписываем существенно. Так же как это было с лермонтовским «Маскарадом» в МХТ имени А. П. Чехова и «Идиотом» в театре «Приют комедианта». В случае с Ибсеном мы сначала обсуждали с артистами, как могла бы звучать эта история в нашем сегодняшнем мире, какие взаимоотношения и проблемы устарели, какие акценты изменились. И потом, пересобрав эту историю, мы пробуем играть этюды, чтобы проверить все живой актерской психофизикой. У меня есть один важный принцип – я никогда не интересуюсь персонажами.

– Это как?

– Я осознанно пришел к этому принципу очень давно, а потом прочитал, что точно так же работает великий польский режиссер Кристиан Люпа. Он писал где-то, что не интересуется сыгранной ролью, персонажем. Ему интересна только человеческая личность, которая проявляется через эту конкретную роль и через этот конкретный текст. Станиславский говорил: чтобы сыграть персонажа, нужно играть «от себя», но «как можно дальше от себя». А я верю в обратную ситуацию. Я пытаюсь максимально притянуть роль к актеру, чтобы через роль он мог проявить собственную индивидуальность. То есть когда я смотрю на сцене и вижу мастерскую работу, мне это не очень интересно. Когда же я смотрю на сцену и вижу личность, которая через эту роль просвечивает, мне становится интересно. Я как бы смотрю спектакль и постоянно думаю: «А что этот человек будет делать, когда уйдет со сцены? Как он живет, как он думает?» Я занимаюсь не артистами, а личностями. Понимая про них что-то, я определенным образом выстраиваю их взаимоотношения на сцене. Так, как они могли бы развиваться в реальности между этими личностями, а не персонажами. Сейчас мы с актерами долго обсуждаем, делаем сотню этюдов, я все их записываю на видео. Из этих этюдов, надеюсь, родится структура спектакля.

– На ваш взгляд, классика всегда ложится на современность? В целом рефлексия на наше сегодня через классику – когда и как вы пришли к этому приему?

– Найти нужный ключ к постановке по классике – это всегда очень большое усилие. Конечно, осовременивать классику не я придумал, но мне просто не интересно по-другому. Театр для меня – это всегда про здесь и сейчас.

Я заканчивал мастерскую великого, как я считаю, педагога – Ирины Борисовны Малочевской. К сожалению, она у нас в стране мало известна. В России Ирина Борисовна самостоятельно выучила только один наш курс. Среди ее выпускников, к слову, и Юрий Бутусов. До этого 15 лет была третьим педагогом на курсе Товстоногова и Кацмана, а после нас 15 лет преподавала в Норвегии. Так вот, ее подход – это режиссерская школа Товстоногова, где сверхзадача формулируется: «О чем сегодня?» Театр если не говорит про болезненные и живые проблемы современного себе человека, зрителя, не делает ему неудобно, то он абсолютно нерабочий. Ты посмотрел спектакль и сразу забыл про него, он ничего с тобой не сделал. А если я, зритель, понимаю, что все это про мою сегодняшнюю жизнь, со мной начинают происходить какие-то процессы, встают неудобные вопросы и волей-неволей мне приходится на них себе отвечать. Это же страшно интересно, как со временем изменяется человеческая мысль, протягивается сквозь время и преломляется в конкретной эпохе.

– И все-таки с чем связан обязательный перенос действия? Ведь «задеть» зрителя можно и другими способами.

– У меня были спектакли, которые игрались в исторических костюмах, но и в тех спектаклях я пытался осознать сегодняшний день. А бывали спектакли, в которых я, наоборот, современный текст пытался возвысить до мифа. Например, постановка «С_училища». Там вообще все в Средневековье ушло. А ведь это земная, я бы даже сказал бытовая, пьеса.

«Я познаю мир через театр»

– В театральных кругах вас часто сравнивают с Константином Богомоловым. Что вы на это можете сказать?

– Удивительно, что некоторые московские критики и зрители считают, что на Москве замыкается все театральное пространство. Я ставлю спектакли с 1996 г. в Петербурге, Новокузнецке, Пскове, Новосибирске, Омске и т. д. И ранее, и сейчас разговариваю со зрителем на том же самом сложном театральном языке. Что касается Богомолова... Мы представители одного поколения, продукты одного времени. И естественно, что пользуемся какими-то общими приемами. Кроме того, мы же ровесники и в профессию пришли практически одновременно.

– А каким в целом вы видите репертуарный театр сегодня в стране?

– Пока он в хорошем состоянии, едем на старых дрожжах. За последние 10 лет выросли новые поколения зрителей в провинции, приученных к новому, современному театру. Раньше же, в 90-х гг., во многих городах люди не знали, где находится единственный в городе театр. Это было очень грустно. Но постепенно все изменилось. Но не известно, что будет в будущем с учетом всех тех перемен, что происходят сейчас с театрами, фестивальными движениями, сменой руководства и бесконечными перестановками.

– Вы сказали о том, что без репетиций вам трудно. Можно философский вопрос? Зачем вам лично театр, что он вам дает?

– Это способ познания мира и способ жизни вообще. Так складывается, что для меня все меньше ценных вещей вне профессии. Я от этого страдаю и сам виноват, но я такой – и радость, и смысл получаю через театр.

– А о чем вам в принципе хочется и интересно думать и ставить?

– Всегда ищу болезненную точку в собственном восприятии сегодняшнего мира. Хорошо, когда она резонирует с тем, что я в этот момент ставлю. Я всегда прислушиваюсь к собственному «чувствилищу». Если болит про что-то, я про это и ставлю.