В «Борисе Годунове», поставленном в Театре наций, нет ничего, что мы привычно связываем с пушкинской трагедией. Отсутствуют Кромы и Кремль, Чудов монастырь и корчма на литовской границе. Нет также царских палат, фонтана, сада, парчевых облачений, кубков, братин и прочих примет быта Смутного времени.

Есть интерьеры стандартного спортзала с традиционным школьным набором: шведская стенка, козел, скамейки, стол для пинг-понга. Выкрашенные зеленой краской стены. Облицованные кафелем душевые. Экран во весь задник, где отражается происходящее на сцене, но с другого ракурса. На столе — человек, и он же, многократно увеличенный, в кадре. Это царь Борис, якобы уже умерший, а всё, что последует затем, произойдет в его воображении.

Позвольте, какое же воображение у мертвого, спросит ориентированный на реализм читатель. «Богатое», — сообщает аннотация к спектаклю и поясняет, что режиссер Петр Шерешевский поместил заглавного героя в чистилище (оно же спортзал школы), где тот пытается пересмотреть свои царские деяния. Царедворцы, монахи, воины, самозванец и все, кто встретится ему на этом пути, — на самом деле педагоги, сотрудники и ученики образовательного учреждения.

Отрок ищет что-то в раздевалке. «Чего потерял? — отечески вопрошает царь. — Сменку? Ну ищи, ищи». Отрепьев смачно ест тушенку, размышляя про павшего под ним коня. Марина Мнишек, она же учительница физкультуры, поясняет, зачем ей быть царицею московской. Дети, выстроившись на авансцене, поют: «Россия вспрянет ото сна». Не «Годунов», скажете? Тут многое не из «Годунова». Есть что-то из первой редакции пьесы, из дневников Пушкина, но главное в литмонтаже — сугубо бытовые тексты авторства режиссера, преподносимые наравне с оригинальными. Противопоставление, так сказать, высокого и низкого.

Хорошо, скажет читатель, пусть школа, пусть посторонние слова, но почему спортзал? И опять в помощь пояснения режиссера: оказывается, «образ спортзала — место унижения и индивидуального ада, позволяющее взглянуть на вопрос совести и посмертного воздаяния». Борису, вероятно, воздалось. В финале он вновь на столе, уже готовый к путешествию туда, откуда не возвращаются. За ним высятся чучела медведей в диспозиции «Утра в сосновом лесу» Ивана Шишкина и Константина Савицкого. Аннотация итожит: «Это история о том, как на смену одной власти приходит другая, но нравственности нет ни у первой, ни у второй». Теперь понятно, почему в ключевой мизансцене Басманов-охранник и Шуйский-завхоз примеряют кроссовки — переобуваются в полете.

Вопрос после просмотра этой саги один: зачем корежить Пушкина, если для понимания представленного требуется читать шпаргалку? Не проще ли оставить Александра Сергеевича в первозданном виде? Пусть хорошие актеры выйдут и просто прочтут гениальный текст, а то, что за ним стоит, каждый сам себе нарисует. Так и честнее, и бюджет сохраннее. Впрочем, вопрос не к режиссеру (ему заказали — он сделал сообразно своим представлениям и возможностям), а к руководству Театра наций.