Театр Наций при поддержке Министерства культуры РФ продолжает серию лабораторий, в которых участвуют театры малых городов. В конце октября такая лаборатория прошла в театрах Пермского края, а неделю назад — завершилась в Барнауле, где Алтайский краевой театр драмы имени Василия Шукшина принимал на своих площадках театры Бийска и Рубцовска. В течение нескольких дней актеры из разных городов проходили тренинги по сценическому движению и сценической речи и вместе с приглашенными режиссерами работали над эскизами по современной драматургии. Тематической эту лабораторию не назовешь. Нельзя сказать, что выбранные пьесы объединены каким-то магистральным сюжетом. Материал выбирали театры, исходя из своих предпочтений, и картина получилась довольно разнородной. Но для лаборатории, нацеленной на то, чтобы познакомить актеров с молодыми, но уже заявившими о себе постановщиками, устроить встречу с новой драматургией и получить живой отклик от зрителя во время обсуждений, наличие общей темы не так уж и важно.

Показы на лаборатории открылись эскизом Кирилла Вытоптова «КЯППК» («Как я простил прапорщика Кувшинова»), сделанным вместе с артистами Алтайского театра драмы. Историю о том, как герой пьесы, Толик, решил полностью изменить свою жизнь, чтобы справиться с личностным кризисом, и поэтому ушел от жены, уволился с работы, поехал мстить давнему обидчику, режиссер представил искусно исполненными музыкальными номерами. Вероятно, на это настроила пьеса, жанр которой определен драматургом Иваном Антоновым как «пьеса-песня в четырех куплетах, трех припевах, плюс бридж и финал».

Монологи героев в эскизе пропевались разными голосами, в разных манерах, сольно или в ансамбле, и у каждого персонажа была своя, особенно звучавшая тема. Например, монолог Матери (Елена Зотова) был похож на народную сказку; реплики Люды (жены Толика) складывались в многоголосье покинутых мужьями женщин (эту роль исполняли семь актрис), и было в нем что-то блюзовое, надрывное и задорное одновременно; а рассказ про семью Толика был исполнен как бардовская песня тем же актером, который играл роль прапорщика Кувшинова (Евгений Бакуменко), и эта хриплая надсадная печаль становилась главной характеристикой его персонажа. Роль Толика исполняли два артиста (Дмитрий Плеханов и Максим Пивнев), которые то и дело сменяли друг друга в середине эпизода, быстро примерялись к обстоятельствам, а потом уступали место партнеру (так же менялись актрисы в роли Люды). Складывалось впечатление, что эскиз создается здесь и сейчас, импровизируется на глазах у зрителя. Возникала двойная оптика, когда казалось, что актеры показывают людей, которые собрались в одном месте, напоминающем бар с настольными играми, и ради забавы решили разыграть пьесу, не зная, кому какая роль достанется, но ближе к финалу так привыкали к своим персонажам, так сочувствовали Толику, что устраивали ему поминки.

Эскиз Кирилла Вытоптова показал, насколько свободным художник может чувствовать себя внутри высказывания, и как формат лаборатории этому способствует, поскольку предлагает максимально широко использовать средства театра, снимая всевозможные ограничения. Это проявилось и в следующей работе — эскизе «Когти в печень (никто не вечен)» по пьесе Юрия Клавдиева. Волей режиссера Ярослава Рахманина сюжет о том, как подростки, живущие в интернате, до безумия пугают директрису и ее приближенных, превратился в мрачный комикс.

Место действия режиссер обозначил рисунком на черной стене, показанном с помощью мультимедиа: чья-то невидимая рука мелом рисовала обстановку директорского кабинета — окно, стол, стул, портрет президента. Руководство интерната пряталось здесь от неведомой страшной силы, которая была снаружи и обозначалась словами «Хрясь» и «Чмавк». В пьесе Клавдиева персонажи намеренно выписаны плоскими, у них нет внутренней жизни, поэтому они, и правда, напоминают злодеев из комиксов. Но если при чтении было ощущение, что за пределами кабинета есть светлая сторона и персонажи могут на нее перейти, раскаявшись в своих поступках, то в эскизе его не было — Ярослав Рахманин убрал эти сцены и лишил персонажей всякой надежды, потому что спасения они не заслуживают.

Артисты Бийского драматического театра выходили на сцену в белом гриме, наложенном неидеально, от чего их герои казались запыленными и поэтому скорее несуразными и смешными, нежели страшными, но, судя по громовому голосу и несгибаемости директора интерната (Инга Вороновская), способными на ужасные вещи. Не знаю, была ли задача напугать зрителя, то есть заставить его испытывать страх вместе с героями (ведь странно к ним присоединяться), но по крайней мере в одной сцене, когда замдиректора по АХР (Максим Сивков), выбравшись из кабинета, выкрикивал речь, обращенную к президенту, и сходил с ума в ура-патриотическом порыве, было по-настоящему жутко. Эскиз Ярослава Рахманина, в котором режиссер показал, как осознание власти и безнаказанности разрушает человека, стал поводом для жаркой зрительской дискуссии о том, каким сегодня представляется театр, что можно, а что нельзя в театре показывать, и на какой запрос он отвечает.

В заключительный день лаборатории были представлены два эскиза. Георгий Цнобиладзе вместе с артистами Алтайского театра драмы работал над пьесой Ксении Драгунской «Дождись дождя». Путешествие героя по этажам многоквартирного дома режиссер развернул в горизонтальной плоскости на поворотных кругах сцены. Здесь, переходя из квартиры в квартиру, распахивая закрытые двери, Старина (Константин Кольцов) вторгался в жизнь своих соседей, чтобы найти хозяйку красивого платья ручной работы, упавшего к нему на балкон. В этом доме ему встречались такие же, как и он, люди с выбеленными лицами, которые как будто романтизировали свою жизнь, возможно, представляли себя героями литературных произведений, но на самом деле скрывали за белыми масками свою неустроенность и разъедающее их чувство одиночества.

Решение пространства в этой работе помогало представить, что кроме тех квартир, которые были на сцене, есть еще множество других, где тоже живут одинокие люди, использующие любую возможность, чтобы выговориться. Несколько историй на сцене развивались одновременно, и зритель, поворачиваясь на круге, успевал ухватить какие-то моменты из жизни персонажей. С одной стороны, экспрессивно, взвинчено выясняли отношения давние друзья, мужчина и женщина; с другой — Старина убеждал юную Сашу, хозяйку платья, в том, что жизнь имеет смысл, особенно когда тебе девятнадцать; а между этими историями произошла встреча людей, случайно оказавшихся рядом: он пытался вытащить руку, застрявшую в банке с солеными огурцами, а она по привычке варила кофе для мужа, которого уже нет. Иногда эти персонажи вставали на поворотный круг и переходили из одного сюжета в другой, чтобы всем рассказать о том, что долгое время зрело внутри и наконец-то обрушилось, как дождь, который проливался в финале, когда артисты смывали белый грим водой и показывали, что их герои поняли, какие они настоящие, и начинают жизнь с чистого листа.

Виктория Печерникова работала с артистами Рубцовского драматического театра, и ей достался самый сложный материал — пьеса французского драматурга Жана-Клода Карьера «Терраса». Сюжетная ситуация — расставание Мадлен и Этьена — в пьесе развивается за счет того, что в съемную квартиру, где они живут, агент по недвижимости приводит клиентов, и все остаются в этом месте. Состояние главных героев обостряется за счет того, что каждый новый посетитель приносит сюда свои невзгоды, и квартира с террасой (о ней мы узнаем из речи персонажей) становится вместилищем людских переживаний, о которых все друг другу либо не говорят вообще, либо сообщают в коротких отрывистых репликах.

Пьеса такого типа сложна для нашего театра, потому что предполагает быструю искрометную игру, быструю смену планов, быстрое переключение артистов, и срепетировать ее так, чтобы выдержать этот стиль, за несколько дней лаборатории просто немыслимо. Поэтому режиссер пошла другим путем — напротив, замедлив действие и предложив актерам работать через паузу. Благодаря этому возникло ощущение, что персонажи существуют в разных мирах, а их истории развиваются параллельно: пока одни находились на площадке перед зрителем, другие в рапиде поднимались по широкой мраморной лестнице на террасу (эскиз был показан в холле театра), и все это происходило в атмосфере тревожной таинственности, как будто пространство заставляло героев действовать так странно. Надо сказать, что актерам удалось овладеть такой формой и держать напряжение на протяжении всего действия.

Не на каждой лаборатории случается увидеть столько полноценных, полнокровных эскизов — лаборатория Театра Наций в Барнауле определенно удалась. За это время произошло знакомство, случилась встреча режиссеров и актеров из разных театров, на финальном этапе в этой встрече приняли участие зрители, которые живо откликались на увиденное. Было бы хорошо, если бы работы, возникшие на лаборатории, продолжали показывать как эскизы, а не превращали в спектакли, потому что эскизность позволяет сохранить внутреннюю подвижность, незавершенность, в этом рождается живая творческая энергия, которой на лаборатории было много, и в том, что эта энергия возникает, наверное, и есть главный ее смысл.