Режиссер Олег Долин выпустил на Малой сцене Театра Наций мольеровский фарс “Лекарь поневоле”. В эпоху постпандемии (и при неугасающей угрозе второй волны) само название вопиет об актуальности. Однако не все так прозаично – медицинских процедур в спектакле почти нет, зато очень много любви.

Спектакль играется на пустой маленькой арене, окруженной зрительскими местами. К первому ряду артисты подходят почти вплотную, едва не спотыкаясь о ноги, сразу стирая четвертую стену. Кипит семейная ссора дровосека Сганареля (Илья Крикливец) и его жены (Мария Лапшина). От ругани, взаимных обвинений, возмущенных криков пара переходит к звонким (подзвученным литаврами) пощечинам, а затем и вовсе к буйной драке. Появившийся из ниоткуда прохожий заступается за женщину, за что и получает – от нее же! – несколько ударов. Она – личность самостоятельная и в состоянии решить, как жить с мужем и кто имеет право ее колотить. Сганарель протягивает жене руку в знак примирения, но та, сначала кокетничая и притворяясь, а потом вполне всерьез, прощать его не собирается. Муж, конечно, любимый, но за рукоприкладство должен ответить. Обиженная дама придумывает забавный и жестокий план мести – выдать Сганареля за доктора-чудака, получающего удовольствие от кулачных ударов.

Артисты то бегают по арене, то носятся по лестницам и катаются по перилам зрительских трибун, то удирают и возникают в проходах. Шуршат юбками и стучат каблуками. Сюжет, искрясь, достигает дома Жеронта (Глеб Пускепалис). Его дочь Люцинду (Анастасия Голикова) внезапно поразил недуг – она онемела. Сганарель очаровывает всех домашних тарабарщиной, которую принимают за врачебные познания, а благодарный отец осыпает его богатством. В том, как ловко ставится диагноз и назначается лечение, с ужасом угадываются манеры нынешних “диванных медицинских экспертов”.

Перед Сганарелем предстает пылкий Леандр (Данила Гнидо), умоляющий помочь воссоединиться с возлюбленной Люциндой. Когда побег раскрывается, горе-доктору грозит виселица. Бог из машины – то есть смерть богатого дядюшки – делают Леандра привлекательным женихом, а потому про Сганареля забывают. Его жена, удовлетворенная свершившимся возмездием, все-таки прощает своего побитого, униженного и уставшего мужа.

Долин не актуализирует и не осовременивает текст, он уводит его во вневременное пространство. Настроение мольеровского фарса здесь не в костюмах и не в попытке подражать речевой манере французского театра XVIII века, но – в скорости и экспрессивности реп-лик, в размашистой грубости жестов. Здесь бьют взаправду и падают, поскальзываясь, по-настоящему. Каждую фразу произносят громко и четко, не стесняясь форсировать. Гротеск – во всем.

Режиссер сознательно убрал из спектакля почти всю музыку и световые эффекты, сосредоточив внимание на актерах. Исполнители не дают героям никаких психологических оценок, определяя человека самым острым углом характера. При этом взлохмаченные от постоянных перемещений персонажи все равно не выглядят ни картонными, ни фальшивыми.

Художник Евгения Панфилова сделала каждую деталь костюмов выразительно символической: яркое красное платье и огромный нескладный пиджак говорят о страстном, крутом “мужском” характере жены Сганареля. Массивная золотая цепь на шее Жеронта – знак нувориша, богатого, невежественного и сентиментального. Растянутая майка на субтильном враче-дровосеке свидетельствует о его безалаберности, а белое безразмерное платье якобы болеющей Люцинды напоминает одеяния умирающих дев с картин старых мастеров.

За бесчисленными склоками и остротами с самых первых сцен проглядывает любовь. Любовь – причина онемения Люцинды, молчанием протестующей против игнорирования ее чувств отцом. Но и отец оберегает ее от брака с бедным человеком не из корысти, а из искренней заботы. Любовь – единственный аргумент Леандра, убедивший Сганареля помочь. Любовь преодолевает обиды, недопонимания и ревность. И любовь – единственная болезнь, которую в спектакле подхватывают все, во весь голос радостно исполняя в финале битловскую нетленную “All you need is love”.

Спектакль построен так, что без публики существовать не может – и речь не столько об апартах, сколько об эмоциях, о пресловутом “обмене энергией”. Только зрители своими реакциями могут регулировать уровень громкости и интенсивности происходящего, ведь гротеск легко может стать чрезмерным, а значит безвкусным. Но сегодня в зале Театра Наций – человек двадцать пять. Рассаженные в отдалении друг от друга, зрители будто стесняются смеяться и аплодировать. На пустых стульях лежат скромные белые листы с надписью “Это место занято. Здесь сидит Мольер!” Соседство приятное. Но почему-то грустно.