Режиссер Никита Гриншпун актуализировал оперетту Исаака Дунаевского «Женихи» «Женихи» в Театре Наций — спектакль хороший по всем статьям. Есть музыка Исаака Дунаевского и смешной, водевильный сюжет. Есть изобретательная режиссура и оригинальная сценография. Наконец, есть азартные молодые актеры, играющие бодро и весело. Тем не менее событием сезона «Женихи» вряд ли станут, оставшись просто «хорошим спектаклем». Прежде всего непонятно, почему режиссер Никита Гриншпун выбрал раннюю оперетту Дунаевского, далеко не самое яркое творение классика. Из-за малознакомого названия? Или из-за возможности окунуться в пеструю эпоху нэпа, с ее смачной сатирой и претензиями на шарм? Но Маяковский или, к примеру, Эрдман высмеивали незадачливых «бывших» гораздо острее, чем либреттисты «Женихов» Н. Адуев и С. Антимонов. Правда, без музыки. А недавний выпускник ГИТИСа, внук первого главного режиссера Одесского театра музыкальной комедии Изакина Гриншпуна, стремится продолжить династию. Молодой режиссер мыслит музыкально. По-балетному выстраивает мизансцены. Движением наделены даже оркестранты. Скрипачи, трубачи и барабанщики снуют по сцене, преображаясь то в синеблузников, то в зевак, то в гостей на свадьбе. Драматические актеры тоже освоились с инструментами — кто с балалайкой, кто с гармошкой. Грифы мандолин прикидываются горлышками бутылок, наклоняясь над воображаемыми стаканами. А роковой вдове Аграфене Саввишне (Юлия Пересильд) есть о чем порыдать, терзая смычком виолончельные струны. Соблазнительная бабенка приманивает целый рой женихов. Тут и дьякон, и извозчик, и маклер, и повар, и даже гробовщик. Не зная, как о них отбиться, властная хозяйка демонстрирует далеко не лучшие манеры. Но даже площадная ругань в устах Пересильд звучит сочно и обаятельно. Игровая стихия поглощает актрису, смешную и колоритную в каждом жесте и интонации. Но опять не отпускает вопрос: почему она — вдова из пустых «Женихов», а не, к примеру, Гурмыжская из «Леса» или Катерина Измайлова из «Леди Макбет Мценского уезда»? Игривый Павел Акимкин в роли гробовщика наводит на схожие размышления — вот был бы Хлестаков или Труффальдино. Природная живость и кипучий темперамент оберегают актера от картонности старой оперетты на злобу дня. Зато остальным женихам ходульности избежать не удалось. Тем не менее кутерьма поднялась такая, что почивший муж Аграфены (Петр Маркин) ожил и зычным басом прекратил разгульное вдовство. Намедни его, мертвецки пьяного, поторопились уложить в гроб. Гигантский гроб маячил на сцене весь спектакль. Конечно, стоял не просто так, а «играл», как абсолютно все в спектакле Гриншпуна. То сверху, то сбоку открывались окошечки, выпуская в мир очередных персонажей. На крышке томилась роскошная Аграфена, распевая протяжные арии. Ручки гроба служили лесенками для желающих попасть наверх. Бесспорно, функциональная декорация Зиновия Марголина значительно обогащает игру с пространством. Но все же гроб, пусть даже расписанный цветочками, не лучший предмет для насмешек. Сил на постановку потрачено, судя по всему, немало. Все в спектакле работает слаженно и четко. Вот если бы ту же энергию да в более умных целях…