Представьте себе мир “Матрицы”, после того как пьяный электрик в подвале перепутал фазы, и всю систему хорошенько шарахнуло. Земля вспучилась неровными черными буграми и заросла, как перепутанными корнями, серебристыми интернет-кабелями, оплетающими почву. Посреди мертвое дерево, ветвящееся теми же кабелями вперемешку с железной арматурой. С потолка свисают ржавые трубы, по стенам покачиваются металлические листы с вмятинами от ударов, в глубине сцены косо натянуты струны, обещающие мощный пронзительный звук. Грязное, убогое человечество в лохмотьях и травмах, физических и психологических, корчится безъязыкое в этом темном оглушительном постапокалиптическом мире, напрочь лишенном света, ясности, чистоты.

“Макбет”, самая мрачная и отчаянная шекспировская пьеса, переписана драматургом Анной Лифиренко вместе с режиссером и художником Елизаветой Бондарь и художником-сценографом Валидой Кажлаевой для спектакля на Малой сцене Театра Наций. Создатели эпизод за эпизодом буквально следуют за сюжетом, но с первых секунд зрителю все время кажется, что он ослышался – раз, другой, и опять: “Я изговнился в битве”, “Не видать ни хлавы, ни погочта”, “Благоговняем вас”, “Да тварствует Мудландии король!” – или как-то так. Слова извиваются, заикаются, выворачиваются вместе с лицами и телами людей, их произносящих. Неожиданное “Уж полночь близится”, как цветок, может прорасти из болезненного шамканья и смениться примитивной рифмованной считалкой. Через этот контуженный текст продираешься, как будто идешь по свалке ржавого, обесцвеченного временем и потерявшего всякую функциональность металлолома, еще и зараженного радиацией. Намного внятнее текста здесь звук, сочиненный Петром Айду, – музыкой его назвать трудно. Все пространство воет, стонет, рыдает и бухает: жестяные листы, ржавые трубы, взвизгивающие струны, охапки тонких металлических прутьев.

Воин Макбет Дмитрия Гизбрехта с омертвевшим наростом на лице, подламывающимся коленом и заплетающимся языком встречает глумливую ведьму с недвусмысленным кавказским акцентом и прищуром – только трубки не хватает – бормочущую что-то про коридор затмений и арканы таро (Софья Евстигнеева играет и жуткую бродягу, и выведенную здесь на сцену жену Банко). Макдуфф (Александр Гришин) мучительно преодолевает тик, выражающийся у него в судорожных вздохах, мешающих говорить, коренастый Банко (Антон Косточкин) не спускает с рук юного Флинса, единственную надежду этого мира. Недоделанный Малькольм Виталия Довгалюка, отворачиваясь, явно внюхивает что-то порошкообразное и, с трудом фокусируясь, жалко признает, что не способен быть правителем. Лизоблюд Росс (Артем Шевченко), как мультяшный лягушонок, вечно припадает на колени и, нервно хихикая, подобострастно заглядывает в глаза, все равно Макбету или зрителям. Мертвые Дункан и Банко, окровавленными призраками являясь на пир коронованного Макбета, отличаются от самих себя до убийства только натуралистическими ранами и остекленевшими взглядами. Все эти уродства, контузии и травмы – последствия непрекращающейся бойни, тысячелетиями сотрясающей мир. Мир захряс в войне, как в кошмарном сне, жажда власти – единственный двигатель, заставляющий шевелиться эти искореженные тела и высохшие души.

Кровавая леди Макбет Марии Смольниковой явно мстит миру за своего нерожденного или умершего в младенчестве ребенка и, лишь сойдя с ума, освободившись от тяжелых шкур и лохматого парика, вдруг становится похожа на хрупкую девочку-Офелию, вместо розмарина и ромашки предлагающую воображаемым собеседникам разные виды крови – артериальную, менструальную, детскую, женскую, чужую, родную. Когда она бесцветным комочком падает среди мертвой земли, сливаясь с кривыми кочками, Макбет лишь с облегчением вздыхает.

Что дороже, правда или свобода, прав ли царь только потому что он царь, стоят ли власть и бесконечная война своих бесчисленных жертв? – шекспировский текст в интерпретации Театра Наций (кто-то наверняка обзовет его изуродованным, кто-то признает постмодернистски осовремененным) вопит об этом каждой строкой, услышанной и зажеванной, выплюнутой и провытой.