Все главные роли в “Гамлете” режиссера из Cirque du Soleil Робера Лепажа достанутся одному актеру. Премьера публичного размножения личности Евгения Миронова на сцене Театра наций — 21 декабря. 

«Действие нашего “Гамлета” может происходить и в XVI, и в XXIII веке. Там есть одна обманка, про которую я умолчу, — с ходу сообщает Евгений Миронов актрисе и интервьюеру Ингеборге Дапкунайте о своем новом спектакле. — И эта обманка и указывает на временную универсальность». Но мы-то знаем, что главная вневременная «обманка» — это сам Миронов.

В спектакле Лепажа он — и Гертруда, и Полоний, и король-душегуб, и Офелия, и Лаэрт, и Озрик, не говоря уж собственно о Гамлете. Увидеть эту сценическую вакханалию своими глазами можно будет в Театре наций с 21 декабря. Зато про отношения Миронова с мертвыми собаками, маньяками и Иисусом Христом можно узнать прямо сейчас. Диктофон держит Алена Долецкая.

ДАПКУНАЙТЕ: Женя, у тебя часто интересуются, не родственник ли ты Андрею Миронову?

МИРОНОВ: В студенческие годы спрашивали постоянно. В какой-то момент даже стали просто звать Андреем. (Смеется.) При этом видел я его лишь раз в жизни. Мы с сестрой Оксаной приехали из Саратова в Москву на каникулы, чтобы походить по театрам и музеям. В один из дней перелезли через забор «Мосфильма», зашли в павильоны и — невероятная удача: Евгений Матвеев снимает там фильм «Победа». В павильоне был «сооружен» лес. Помню, как меня поразили пластмассовые желтые листья, которые лежали на земле и которые я сразу же свистнул. (Смеется.) Мы с сестрой сели на венские стулья в сторонке. Режиссер говорит: «Камера. Мотор...» И вдруг сиденье моего стула с безумным треском проваливается подо мной. Матвеев кричит: «Стоп!» Объявили перерыв, и Миронов, проходя мимо меня, улыбнулся.

ДАПКУНАЙТЕ (смеется): Тогда слушай мои воспоминания об актере Миронове. Я пришла в «Табакерку» на твой спектакль «Бумбараш», помнишь? После него был банкет, Олег Табаков делал всем подарки, и кому-то достался пистолет. Ты, Машков и Тодоровский весь вечер надо мной ржали, потому что я подумала, что он настоящий. А на дворе-то 1990-е были!

МИРОНОВ: Ага, помню, помню.

ДАПКУНАЙТЕ: Потом мы с тобой увиделись на площадке «Утомленных солнцем». Ты стоял в поле возле танка, играл свою сцену, а меня привезли пробежаться разок перед камерой. С тех пор много времени прошло, и вот у тебя, Жень, свой театр. Как это возможно — быть актером и худруком одновременно?

МИРОНОВ: Должности этой я не ждал. Хотя, разумеется, меня никто не насиловал, не заставлял — мне самому стало интересно попробовать себя в качестве руководителя. Но я долго не мог понять, где актерское, где менеджерское, вел себя по-разному. Никогда не забуду случай: на площадке «Утомленных солнцем — 2» мне, значит, приклеивают кишки к животу и мажут лицо бутафорской кровью, а я в это время разговариваю по телефону — решаю вопрос с фонарями театра, которые оторвались. Тут же вторая линия: «Алло, у нас тут котлован. Мы сейчас замерзнем, так как нам не провели сеть...» В этот момент заходит Михалков: «Ёпрст, Женя! Тебе умирать через полчаса в кадре! А ты?» И так каждый день. Утро стабильно начиналось с мысли: «Зачем тебе это все нужно, парень? Это так сложно». В своем актерском мире я всегда шел до конца, а здесь — впервые почувствовал себя слабаком. Но сказал себе: «Умру, но не сдамся!»

ДАПКУНАЙТЕ: И тебе удалось. На Западе существует такая система, при которой в театре нет своей труппы. Актеров набирают лишь на четыре недели ежедневных спектаклей. В России труппы постоянны. Но ты сделал уникальную вещь — нашел формат и на каждый спектакль зовешь новых людей. Это свобода для актеров или им хотелось бы играть на постоянной основе?

МИРОНОВ: Все совершенно счастливы, что не связаны обязательствами. Я давно не думаю о кассе. Вижу: в человеке есть талант, искра — все, значит, берем. Конечно, есть сформировавшийся костяк актеров. Этим людям просто-напросто не интересно в других театрах, где они просиживают годами без спектаклей. А в Театре наций они нашли отдушину и могут попробовать себя в совершенно неожиданных ролях. Есть артисты — настоящие звезды, вроде Ахеджаковой и Хаматовой, и с их графиком приходится считаться. Сейчас мы выпустили «Укрощение строптивой» с Чулпан, для которого набрали второй состав. Мало ли что.

ДАПКУНАЙТЕ: Ты ставишь для себя цель привлечь аудиторию помоложе?

МИРОНОВ: Наш зал рассчитан на 560 мест. Он диктует свои правила как артисту, так и аудитории. Зрители купили билеты, сели на свои места, переполненные ожиданием, и мы не можем их разочаровать. И спектакль, каким бы он концептуальным ни был, не должен представлять собой неразбериху, шепот актеров, доносящийся до третьего ряда, безликие декорации. Это должно быть серьезное шоу.

ДАПКУНАЙТЕ: Ты хочешь сказать, что молодежь выберет малую сцену?

МИРОНОВ: Знаешь, сегодня вообще такое бутиковое время. Люди собираются маленькими группами по схожим интересам. Поэтому так важен новый формат и новый подход.

ДАПКУНАЙТЕ: А твой подход инновационный? Рискованный?

МИРОНОВ: Конечно. Да, всегда есть спектакли, на которые мы не можем продать все билеты, но и они вызывают мощный общественный резонанс. Например, молодой питерский режиссер Дима Волкострелов представил у нас «Три дня в аду»: это новый тип театра, в нем нет артиста, в зале три брезентовые палатки. И зрители находятся весь спектакль в них: слушают аудиозаписи, есть звуковые эффекты — вот вам и все «действие». Театр теперь — это инсталляция, это перформанс, да фиг знает, что еще. (Смеется.)

ДАПКУНАЙТЕ: Интересно, и кастинг проводить не надо. Ты, кстати, помнишь свои первые пробы?

МИРОНОВ: На фильм Саши Кайдановского «Жена керосинщика» меня утвердили без проб. Я вообще не люблю пробы. Обычно мне достаточно получаса общения с режиссером — и наша следующая встреча либо происходит уже на площадке, либо не происходит вообще. Хотя, например, на фильм «Любовь» у Тодоровского я пробовался очень долго. С разными партнершами, в разном гриме, костюмах, просто с девушками нужного возраста. Тодоровский вроде сразу меня заприметил, но помучил от души.

ДАПКУНАЙТЕ: А я вот очень люблю прослушивания. Помню, когда я первый раз попала на кастинг, меня снимали, потом распечатывали эти фотки, смотрели, что получилось. Конечно, это старомодно, но я была неопытной студенткой, и мне весь этот процесс казался чудом каким-то. После того как я прошла первый кастинг, второй, третий, я вдруг подумала: «Блин, оказывается, кино — это так легко!» Потом, правда, выяснилось, что не всегда. (Смеется.) Скажи, а какие роли ты никогда не стал бы играть?

МИРОНОВ: Кира Муратова предложила мне сыграть маньяка. Я должен был выгружать труп человека. В качестве реквизита использовали мертвую собаку. И, знаешь, меня заверили, что ее не убивали ради эпизода. Но все равно было жутко и гадко. Я не смог. Еще предлагали роль Чикатило. У меня внутри был только один вопрос: «Ну зачем?». Чтобы сыграть такого человека, актеру нужно его оправдать, а мне оправдывать его не хотелось. Вот, например, играл я в «Идиоте» князя Мышкина — конечно, я осознавал, что он не Христос, но оправдать его, как актер, я могу.

ДОЛЕЦКАЯ (не выдерживает): А Иисуса сыграть можешь?

МИРОНОВ: Нет, я себя не представляю в роли распятого на кресте. Слишком серьезный символ, даже для роли. По моему мнению, Христа может всерьез сыграть только совершенно неизвестный человек, который до этой роли нигде не играл и после нигде играть не будет. Человек-вспышка, который останется в сознании зрителя исключительно в облике Иисуса.

ДОЛЕЦКАЯ: Жень, раз мы заговорили про образ Христа, у меня к тебе личный вопрос. Ты человек верующий. Как относишься ко всей этой истории с Pussy Riot? С гражданской позиции и с точки зрения веры?

МИРОНОВ: С этической точки зрения поступок этих девушек мне неприятен. Это как прийти ко мне в дом и нагадить. Вы скажете: свободный протест? Можно и другим способом протестовать. Но я абсолютно не считаю, что они оскорбили меня как христианина. Истинно верующего человека оскорбить невозможно. Это только твоя личная вера в Бога. Все остальное — политика.

ДАПКУНАЙТЕ: Давайте вернемся к театру. В театре нет дублей, перерывов, перекуров, монтажа. Итак, народ интересуется: у тебя идет спектакль, но вдруг тебе серьезно нездоровится. Как выходишь из положения?

МИРОНОВ: Все просто. Если я могу ходить, значит, я хожу и делаю свою работу на все 100%. Если я болен до такой степени, что могу только сидеть, и роль позволяет сидеть, то я делаю свою работу сидя — на все те же 100%. Был похожий случай с «Бумбарашем». Идет последний спектакль, который нельзя отменить, а у меня к тому времени уже почти оторвалось колено. Все академики Москвы помогали мне, что-то там привязывали, подшивали. В общем, спектакль я отыграл, ну а потом улетел в Германию на операцию. Или когда была премьера «Фигаро». У меня обнаружили камни в почках. Я, значит, и двигаться-то почти не могу, но играю развеселого шутника и соблазнителя Фигаро. В итоге все критики спектакль обругали, только одна дама написала: «Такого трагичного Фигаро я еще не видела». (Смеется.)

ДАПКУНАЙТЕ: Я тоже как-то раз сильно отравилась, и за кулисами стояли помощники, ждали меня с пакетиком.

МИРОНОВ: Вообще, на сцене происходит какая-то магия: зубная, головная боль и простуда там проходят. Может, это из-за ответственности за роль ты уже не думаешь о своих проблемах...

ДАПКУНАЙТЕ: Я верю, что на сцене организм вырабатывает вещества, адреналин например, которые просто перекрывают болевые ощущения. А что у тебя с вживанием в образ? Есть актеры, которые для роли стараются пожить жизнью своего персонажа. Ты как к этому относишься?

МИРОНОВ: Некоторые роли действительно требуют глубочайшего погружения. Но перебарщивать не стоит. Можно жить как бомж месяц, а потом какой-нибудь другой чувак сыграет этого бомжа намного лучше тебя. Я имею в виду, что не всегда такое дотошное перевоплощение оправданно. Так же и с Христом. Ты можешь попросить, чтобы тебя привязали к кресту, и так висеть сутками, но это тебе не поможет на площадке. Чтобы сыграть Иисуса, нужно ограничить себя нравственно.

ДАПКУНАЙТЕ: Не поспоришь. Расскажи про роль Гамлета и свою работу с канадским режиссером Робером Лепажем. Где ты с ним познакомился?

МИРОНОВ: Да на одном банкете, мы встретились там в самый первый раз. Во второй — он уже увидел меня на спектакле в Нью-Йорке. Поначалу Робер ужасно боялся работать с русскими, ему мешал языковой барьер. Но он поставил лучшее мультинациональное шоу в истории — Cirque du Soleil. Его ноу-хау в том, чтобы объединить замыслы режиссера и артиста, сделать их продолжением друг друга. И его «Гамлет» — это не классическое прочтение трагедии. Это калейдоскоп понимания «Гамлета» Лепажем. То, как он видит всех героев пьесы и их взаимодействие друг с другом и миром.

ДАПКУНАЙТЕ: То есть Лепаж пришел к тебе и сказал: «Твой Гамлет будет вот такой, именно таким я его вижу»? Или ты выстраивал персонажа по опыту всех прошлых Гамлетов?

МИРОНОВ: Робер ни по одному персонажу пьесы не говорил, каким бы он хотел его видеть. Я приставал к нему с бесконечными вопросами, чаще по женским образам. Он же сам изображает характеры, особенно пожилых женщин. Он чувствует это на каком-то собачьем уровне. Но решений некоторых вопросов я от него так и не добился. Робер только поправлял мои находки, доводил их до ума. Описать тебе Гамлета прямо сейчас мне сложно. Я все еще репетирую, я в процессе, поэтому образ только формируется. Гамлет — это самый главный персонаж. Но суть в том, что вокруг этого главного раскладывается целый пасьянс других, совершенно разных героев, которых тоже играю я. Опыт прошлых лет и других актеров мне тут не поможет. Вообще, я люблю докапываться до подсознательных вещей, но рождаются они очень редко. Это такие моменты, когда ты не ощущаешь ничего и чувствуешь сразу все — и восторг, и удивление, и безразличие. Вот до какой степени профессионализма может дойти талантливый человек!