«Живой Т.». По мотивам пьесы Л. Н. Толстого «Живой труп».
Театр Наций.
Режиссер Данил Чащин, художник Николай Симонов.

«На словах я Лев Толстой, а на деле — простой»

(из монолога Протасова в спектакле)

И это совершенно точно: на словах — Толстой, а на деле — простой, живенький, понятный по смыслам. В спектаклях Данила Чащина вообще не стоит искать глубин, тонкостей и сложностей. Они не про это. Спектакли Чащина, который стал одним из самых востребованных режиссеров и, того гляди, перегонит Максима Диденко в номинации «модный», визуально броски, лапидарны, прямы и не рождают разнообразия мыслей и чувств. Такой театр. Театр некого броского сообщения.

Позволю и я себе сообщить… Не броско, но вполне лапидарно.

В аннотации спектакля читаем: «„Живой Т.“ — это тот, из-за кого разрушаются счастливые браки. Это метафора умирающих отношений между мужчиной и женщиной. Это причина побега из семьи самого графа Толстого. Почему мы не можем вовремя закопать „труп“, почему вынуждены мириться с ним и даже идти у него на поводу? Почему мы готовы к самоубийству, но не способны убить его самого? Ответы в спектакле, который, вопреки традициям, не заканчивается счастливой свадьбой, а только с нее и начинается».

В этом тексте прекрасно все — и труп, разрушающий браки, на поводу у которого (у трупа) мы куда-то идем. И труп, который надо убить (о, загадочное ночное убийство трупа!). И откуда-то выкопанная вместе с трупом традиция заканчивать все пьесы свадьбой (как сейчас помню финалы семейных драм «Гамлет», «Макбет» и «Бесприданница»).

Надо отдать режиссеру должное: впервые в истории театра живой труп без кавычек реально присутствует на сцене и очень активен. Он кривобок, увечен (разрушать семейные жизни, видимо, дело травматичное, труп явно покалечился), но очень пластичен и представляет из себя раненого Джокера в соответствующем гриме (Георгий Иобадзе). Сперва голый труп-Джокер вскарабкивается на стол, за которым пьют чай Лиза и Протасов, потом весь спектакль обретается под ногами, хромает, кувыркается между персонажами, меняет костюмы.

В годы молодости Камы Гинкаса он ставил в Театре Комедии «Монолог о браке», и там пели: «И вот оно лежит, убиенное тело нашего бракааааа…» В «Живом Т.» это тело брака не лежит, а скачет, оно живенькое, подвижное, от него не отвязаться. И в финале персонажи загоняют его в черный ящик и закидывают настоящей землей, напоминая в этот момент сталеваров с лопатами у доменной печи. Видимо, теперь семейная жизнь Толстых и Протасовых наладится. Уходи, труп, уходи!

Короче, сыграл труп в ящик. Из новаторских вещей — пожалуй, все. Маловато для одаренного режиссера.

Из известного: живут, как известно, трое. В данном случае — пьеса Толстого «Живой труп», семейная история Льва Николаевича и Софьи Андреевны и проблема актуализации классики. Между ними сложные отношения. Но приходит режиссер Чащин об руку с драматургом Юлией Поспеловой, и все у них становится просто. Они несложно, прямыми стежками прошивают «Живой труп» сценами-признаниями из дневников Толстых: как на ток-шоу, те вспоминают первое знакомство, первую сору, семейный ад… Дневники Толстых по-своему даже украшают ландшафт и усложняют семейную коллизию пьесы. Правда, странновато уж так уравнивать Федю и Левушку, а режиссер прямо настаивает на том, что Толстой ушел из Ясной Поляны только по семейным обстоятельствам, никакого вам тут мировоззренческого кризиса, «бегства из рая». Тут и Федор Протасов ни про какую свободу, степь и подлое социальное устройство, включая неправедные суды, не думает, просто его семью разрушили живой труп и Сергей Дмитриевич (бывший князь Абрезков). Живенько, в общем, но не глубоко.

Остальное действие тоже происходит в ящике, в фанерном трехстенке, по которому справа налево и слева направо ездит обуглившийся фронтон (вид в профиль). Надо объяснять что-то про сгоревшие отношения и съехавшую крышу или не грузить фанеру метафорами?

Справа — как бы моль, семья Протасовых в блеклых нарядах. Особенно «моль» — серый Витя Каренин (Олег Савцов). Когда Лиза (Елена Николаева) и Каренин делаются счастливы и воцаряется филистерский покой, они в серых толстовках тренируются на беговой дорожке. Толстовки-худи к Толстому прямо не ведут, а тренажеры ведут непосредственно к тюменскому спектаклю Чащина по Тургеневу «Молодость». Там тоже Наталья Петровна с Ракитиным тренировались. То ли все герои русской литературы бегают в сознании режиссера одинаково, то ли Данил Чащин сам бегает из театра в театр с такой мультипликационной скоростью (сколько спектаклей в сезон? шесть, восемь?), что не всегда успевает придумать для новой постановки что-то свежее. Вот и в «Живом Т.» семья Виктора Каренина играет в теннис и бегает (опять — бегает… ) вереницей примерно так же, как семья в спектакле «Обычный конец света» (в Театре им. Пушкина идет предыдущий спектакль Чащина по пьесе Лагарса). Не все ли равно — Толстой или Лагарс, все живенько…

Слева — наоборот не моль, это мир пестрых бабочек, мир многокрасочной жизни Феди Протасова (Дмитрий Лысенков). Он здесь прямо-таки «танцор диско»: обтягивающие штаны, зеленая атласная рубаха, яркий халат. Федя хлещет шампанское бокал за бокалом, а из бокалов, знаете ли, летят на Федю блестки, и весь он делается облеплен этой фольгой. Протасов прямо на столе пытается овладеть Машей (Елизавета Юрьева), эстрадной ресторанной певичкой в красном брючном костюме с обнаженной спиной. И вообще у него все хорошо, кроме того, что Маша хочет законного брака (вероятно, она не замечает шляющегося туда-сюда живого трупа). Ни секунды вины, эмпатии, сволочь мужик, мучитель хорошей Лизы, эгоцентрик и вообще. Все разложено по полочкам: жизнь вне брака полноцветна, а семейная — уныла и монохромна. Осуждаем Федора Протасова и сочувствуем Лизе.

Что точно есть в спектакле и что отмечала Александрина Шаклеева в своем портрете режиссера — это сочувствующая позиция к женщине, в данном случае к Лизе Протасовой, страдающей, любящей Федю и изо всех сил старающейся привыкнуть к Каренину (есть эпизод, когда Виктор обнимает ее сзади и щупает в плену желания, а она вся съеживается от физиологического его неприятия). Лиза хочет нормальной человеческой семейной жизни, а мужики не стоят ее: один моль, другой бабочка…

В том, как играет Дмитрий Лысенков, сказывается его закалка Достоевским, от Голядкина до Свидригайлова и Раскольникова, и его Федя Протасов выходит вполне подпольным человеком, садомазохистом. Вернее сказать, не Федя, а его двойник Лев Николаевич, который терзает себя и Софью Андреевну на ровном месте и выходит чудовищем-абьюзером со всеми подробностями подпольной сладострастной сложности.

Не могу сказать, что спектакль как-то особенно не удался, он вполне «товарен», его интерфейс сочинен и готов к продаже, но в нем нет ничего кроме этого интерфейса, за картинкой не открывается система, все на поверхности, в спектакле (как и в других виденных мною спектаклях Данила Чащина) пока совсем нет глубоких и свежих наблюдений, зато с избытком — бойких (чтоб не сказать попсовых) визуальных приемов. Обязателен зарубежный шансон, поле культурных ассоциаций располагается в диапазоне от Супермена до Джокера, всегда в продаже тренажеры из фитнеса, воздушные шарики, с которыми бегают персонажи, элементы клоунады (иногда носы, иногда маски). Все энергично, ритмично, живенько… Понимаю, что Чащин принадлежит к генерации «режиссеров с ипотекой» (термин Олега Лоевского), ему некогда и незачем углубляться в сложности. Зачем, если востребован театр в параметрах аннотации, адаптации и яркой картинки? Побежали? Побежали. Куда? Там будет видно…