В оригинале пьеса Макмиллана, построенная на стыках и параллельных потоках реплик мужчины и женщины, называется «Легкие»: в ней тридцатилетняя пара, современная и во всех отношениях правильная, задумывается о том, стоит ли завести ребенка, или это ухудшит и без того плохую ситуацию в мире. Муж при этом все время просит жену «дыши», чтобы успокоиться.

Идет она в разных театрах мира, но самой известной постановкой стало «Дыхание» Кэти Митчелл в берлинском «Шаубюне». В 2014 г. это торжество сращения экологии и персональной драмы привозили в Москву на фестиваль NET. Двое артистов вели диалоги о будущем цивилизации и о том, нужно ли рожать в этом мире нового человека, крутя педали велосипедов и вырабатывая тем самым необходимое для спектакля количество энергии.

Тихими превращениями энергий (словесных в сценографические и телесные) занимаются и создатели российского «Дыхания».

Над спектаклем в Театре наций работали давние соратники Гацалова: художники Ксения Перетрухина и Алексей Лобанов, хореограф Татьяна Гордеева. Звуковую партитуру сочинил композитор Сергей Невский – это их первый совместный с Гацаловым опыт. С актрисой Людмилой Трошиной Гацалов работал в новосибирском «Глобусе», где ставил психоделический «Август: графство Осейдж», за который получил «Золотую маску». Способность этих людей если не дышать в унисон, то питать друг друга идеями и энергией в спектакле хорошо видна: он сделан как идеально работающий механизм, впрочем, как и все, обреченный на энтропию.

Возвращение

«Дыхание» – первая работа Марата Гацалова в Москве после трехлетнего перерыва на Новую сцену Александринки, где с 2013 по 2016 г. он был главным режиссером. Летом 2016-го с Гацаловым был расторгнут контракт, и он уехал из Петербурга, но вскоре вернется для работы над оперой в Мариинском театре.

Стерильное пространство «квартиры» героев Людмилы Трошиной и Романа Шаляпина (выпускник гитисовского курса Олега Кудряшова деликатно и точно держит форму) похоже разом на любую евростандартную квартиру. Трошина подхватывает нервный разговор о ребенке в «Икее», предлагая хотя бы выйти из очереди. Дальше эта узкая полоска сцены, где стоят ванна, унитаз, шкаф, холодильник и стол, волшебным образом отодвигается все глубже – и к финалу расстояние между первым рядом зала и дальней стеной измеряется несколькими сушилками для белья, за полтора часа аккуратно расставленными мужчиной и женщиной.

Мягкому и максимально корректному, через микрофоны в петличках, диалогу между двумя номинально любящими друг друга людьми аккомпанируют звуки звенящей посуды, кухонных шумов и особая движенческая практика, рожденная из естественных положений человеческого тела. Произнося текст «на автомате» (разве что пару раз, ближе к мелодраматической кульминации, актриса «заводится»), он и она в рассинхронном порядке снимают и надевают чистую, выглаженную серую одежду, бесшумно мерят пространство, накрывают на стол. Весь этот «балет» носит тотальный характер: в нем участвуют не только люди, чья телесная нагота явлена здесь во всей обыденности, но и предметы, пустые внутренности навесных шкафов, зияющая пропасть ванны, острые тени, отбрасываемые мебелью.

Чистота приемов и технологий в спектакле Гацалова прямо соответствует пафосу пьесы, толкующей о потребности современного человека рационально построить свою жизнь. Но есть что-то помимо слов, концепций, идей: почти невидимое скольжение предметов, очеловеченная «хореография» Гордеевой, легкая истеричность Трошиной в роли молодой женщины, которая хочет тусоваться, словечки «Люда» и «Нахабино» в гладком тексте. «Дыхание» не хочется называть «продуктом». Пусть оно сбивается с такта – в этом жизнь.