Ингеборга Дапкунайте сыграла Мышкина в «Идиоте» Максима Диденко

В Театре Наций прошли первые показы «Идиота» Максима Диденко. Главную роль в спектакле, стилистику которого режиссер описывает как «черная клоунада», сыграла Ингеборга Дапкунайте; остальные роли постановщик распределил между мужчинами. И сделал один из главных спектаклей уходящего года и текущего сезона.

Стра­на раз­во­ра­чи­ва­ет­ся к клас­си­ке. Она ни­ко­гда и не за­бы­ва­ла ее, но сей­час, когда власть – в си­ту­а­ции без­де­неж­но­го «се­год­ня» — по всем ка­на­лам рас­ска­зы­ва­ет о том, что самое луч­шее у нас было по­за­вче­ра, 86% про­цен­тов на­се­ле­ния как-то осо­бен­но нежно при­жи­ма­ют к груди ста­рин­ные то­ми­ки. Этими же то­ми­ка­ми машут «пат­ри­о­ти­че­ские» идео­ло­ги, ста­ра­ясь опус­кать их на го­ло­вы ре­жис­се­ров, «ис­ка­жа­ю­щих клас­си­ку». Что те­перь с этой клас­си­кой де­лать при­лич­но­му че­ло­ве­ку? Алек­сандр Пе­пе­ля­ев, вы­пу­стив­ший в этом году пре­мье­ру в «Ба­ле­те Москва», очи­ща­ет «Иди­о­та» от слов во­об­ще – по­сколь­ку они есть ложь – со­хра­няя по­чте­ние к ин­то­на­ции и ге­ро­ям Фе­до­ра Ми­хай­ло­ви­ча До­сто­ев­ско­го. Мак­сим Ди­ден­ко тоже не до­ве­ря­ет сло­вам, но раз­би­ра­ет­ся с клас­си­ком жест­че. «Идиот» в те­ат­ре Наций – кло­у­на­да. «Чер­ная кло­у­на­да» - так пред­ла­га­ет обо­зна­чить жанр сам по­ста­нов­щик.

Круг­лая пло­щад­ка вер­тит­ся во­круг своей оси и раз­де­ле­на по­по­лам сте­ной с несколь­ки­ми про­ема­ми; так при­ду­мал сце­но­граф Павел Сем­чен­ко. Это вроде бы ок­на-две­ри, но в форме гро­би­ков. Но, хотя герои то и дело снуют ту­да-сю­да (ушел в проем, ак­ку­рат­но за­дви­нул за собой кры­шеч­ку) – речь не о пу­те­ше­стви­ях из од­но­го мира в дру­гой. Все давно – и на­деж­но – в аду. По этому по­во­ду оста­ет­ся толь­ко ве­се­лить­ся.

Спек­такль, соб­ствен­но, на­чи­на­ет­ся с того, что Мыш­кин и Ро­го­жин ска­чут на де­ре­вян­ных ло­шад­ках, им под ноги при этом сте­лет­ся же­лез­ная до­ро­га (ви­део­про­ек­ции в этом спек­так­ле сде­ла­ны на фан­та­сти­че­ском уровне, «кар­тин­ка» ев­ро­пей­ско­го ка­че­ства). Это ка­ру­сель или вол­шеб­ные кони Ме­фи­сто­фе­ля? Мыш­кин воз­вра­ща­ет­ся в Рос­сию; добро по­жа­ло­вать в пре­ис­под­нюю.

Роль князя Мыш­ки­на вы­да­на Ин­геб­ор­ге Дап­ку­най­те и при­над­ле­жит толь­ко ей. Нет ни дуб­ле­ров, ни двой­ни­ков. При этом Пар­фе­на Ро­го­жи­на иг­ра­ют Ев­ге­ний Тка­чук и Алек­сандр Якин, На­ста­сью Фи­лип­пов­ну и Ле­бе­де­ва – Роман Ша­ля­пин, Аглаю и Ганю – Павел Чи­на­рев и Артем Туль­чин­ский. Это неко­то­рый жест ре­жис­се­ра – так пре­под­не­сен цель­ный Мыш­кин в ме­ня­ю­щем­ся, ко­леб­лю­щем­ся, зыб­ком мире дру­гих ге­ро­ев.  По­ход­ка Мыш­ки­на на­по­ми­на­ет ча­п­лин­скую, а ле­пе­чу­щий дет­ски-тре­бо­ва­тель­ный го­ло­сок вос­кре­ша­ет в па­мя­ти Аси­сяя Вя­че­сла­ва По­лу­ни­на. Слова на­ме­рен­но невнят­ны – это как бы сма­зан­ные об­ра­зы слов; уга­ды­ва­ет­ся эмо­ция, но не до­слов­ный текст. Ди­ден­ко в свое время ра­бо­тал с По­лу­ни­ным, и этот прием здесь — что-то вроде по­кло­на учи­те­лю. Прав­да, по­лу­нин­ские спек­так­ли все­гда ра­бо­та­ли и ра­бо­та­ют на об­ра­ще­нии к дет­ско­му в че­ло­ве­ке; такое об­ра­ще­ние, пред­по­ла­га­ет­ся, есть спо­соб вы­жи­и­ва­ния — кон­крет­но­го ин­ди­ви­ду­у­ма и че­ло­ве­че­ства во­об­ще. Ди­ден­ко, на­ста­и­вая на том, что в «Иди­о­те» все рядом с Мыш­ки­ным вспо­ми­на­ют о дет­стве как невин­но­сти, не счи­та­ет об­ра­ще­ние к дет­ству спо­со­бом спа­се­ния. «давно пора, … мать, умом Рос­сию по­ни­мать», вы­ра­жа­ясь строч­кой поэта Игоря Гу­бер­ма­на. Давно пора быть взрос­лы­ми и по­сту­пать как взрос­лые.

Же­ла­ние, чтобы тебя по­жа­ле­ли – дет­ское же­ла­ние, раз­ру­ши­тель­ное для взрос­ло­го че­ло­ве­ка. И На­ста­сья Фи­лип­пов­на с Аг­ла­ей тре­бу­ют вни­ма­ния и жа­ло­сти – и Ди­ден­ко к ним бес­по­ща­ден. Роли вы­да­ны вы­со­ким мо­ло­дым муж­чи­нам, на­пя­лив­шим па­ри­ки (чер­ный и блон­ди­ни­стый), вы­ша­ги­ва­ю­щим в ту­фель­ках 42 раз­ме­ра и со­зна­тель­но вос­про­из­во­дя­щим не жен­скую по­вад­ку, но ма­не­ры транс­ве­сти­тов. Ну взгля­ни­те же, взгля­ни­те – убеж­да­ет нас ре­жис­сер – это же го­ме­ри­че­ски смеш­но. Эта ро­ко­вая шуба; этот при­зыв­ный взгляд; и эта по­кро­ви­тель­ствен­ная неж­ность к Мыш­ки­ну – когда здо­ро­вен­ная «дама» берет хруп­ко­го Мыш­ки­на на ручки. «Дамы» ра­бо­та­ют на от­чет­ли­во чрез­мер­ных же­стах – и на их фоне Ро­го­жин с его мед­ве­жьей по­вад­кой ино­гда ка­жет­ся во­пло­ще­ни­ем про­сто-та­ки пси­хо­ло­ги­че­ско­го те­ат­ра. Ино­гда. Вовсе не в каж­дую ми­ну­ту.

Спек­такль тре­бу­ет от зри­те­ля зна­ком­ства с сю­же­том – если не по книж­ке, то хотя бы по се­ри­а­лу; не зная хотя бы схемы со­бы­тий, по­нять, что про­ис­хо­дит на сцене, невоз­мож­но. В том числе в самых эф­фект­ных сце­нах – как сцена с день­га­ми, что На­ста­сья Фи­лип­пов­на швы­ря­ет в огонь. В те­ат­ре Наций «На­ста­сья Фи­лип­пов­на» в этот мо­мент вер­тит по кругу некий куль, как пращу, и смот­рит­ся это весь­ма опас­ным ат­трак­ци­о­ном. Эта штука на конце ве­рев­ки, от ко­то­рой ша­ра­ха­ет­ся «Ганя» – пря­мо-та­ки день­ги? Или – во­пло­щен­ное от­ча­я­ние ге­ро­и­ни? Ее- бук­валь­но – стрем­ле­ние за­деть? Или все сразу? Сцена ра­бо­та­ет, и ра­бо­та­ет от­лич­но – но толь­ко если вы пом­ни­те, что там про­ис­хо­ди­ло в ро­мане.

Герои этого спек­так­ля не умеют раз­го­ва­ри­вать. Нет, они не глу­хие, как в ку­ля­бин­ских «Трех сест­рах» — но тема и ре­жис­сер­ский ход, ка­жет­ся, от­ту­да же – непо­сред­ствен­но из на­ше­го вре­ме­ни, непо­сред­ствен­но из нашей стра­ны. Они умеют мы­чать, ры­чать, сви­ри­стеть (это Мыш­кин), из­ред­ка петь ро­ман­сы и тол­кать по­ли­ти­че­ские де­кла­ра­ции – раз­го­ва­ри­вать для по­ни­ма­ния им не дано. Ди­ден­ко – в числе про­че­го – за­ме­ча­ет, что от­сут­ствие ком­му­ни­ка­ции – от­чет­ли­вая черта пре­ис­под­ней. И про­ра­ба­ты­ва­ет эту идею тут же на зри­тель­ном зале: один из ар­ти­стов вы­хо­дит к мик­ро­фо­ну и вос­про­из­во­дит кусок мо­но­ло­га, что в ро­мане До­сто­ев­ско­го про­из­но­сит Ев­ге­ний Пав­ло­вич Ра­дом­ский.

«Рус­ский ли­бе­ра­лизм не есть на­па­де­ние на су­ще­ству­ю­щие по­ряд­ки вещей, а есть на­па­де­ние на самую сущ­ность наших вещей, на самые вещи, а не на один толь­ко по­ря­док, не на рус­ские по­ряд­ки, а на самую Рос­сию… ».

В этот мо­мент в зале – мерт­вая, неудоб­ная, непри­ят­ная ти­ши­на. Зал толь­ко что хо­хо­тал — здесь мол­чит как при­шиб­лен­ный.  По­то­му что не знает, как вот это вос­при­ни­мать. Как вот с этим, про­сти­те, всту­пать в диа­лог – До­сто­ев­ский же? Мы ува­жа­ем клас­си­ка? Он не все­гда может быть прав?(Даже если счи­тать, что это впря­мую мне­ние До­сто­ев­ско­го, а не героя). Ди­ден­ко – даром что все боль­ше и боль­ше ра­бо­та­ет не со сло­вом, а с дви­же­ни­ем – уже не впер­вые устра­и­ва­ет такие ис­пы­та­ния зри­те­лям: в своем спек­так­ле «Земля» в Алек­сандрин­ке в ре­ша­ю­щий мо­мент зву­чит Ленин, «О на­ци­о­наль­ной гор­до­сти ве­ли­ко­рос­сов». И тоже зри­тель впа­да­ет в сту­пор – ну Ленин же? Упырь? Но все же прав­да – про от­но­ше­ние рус­ских к Укра­ине?

«Идиот» на­шпи­го­ван ре­при­за­ми, от­че­го ино­гда ка­жет­ся раз­ла­мы­ва­ю­щим­ся на эпи­зо­ды, богат «кар­тин­ка­ми» (в том числе са­мы­ми ди­ки­ми) и страш­но убе­ди­те­лен. Ну да, место дей­ствия – ад. И нам здесь до­воль­но ве­се­ло.